Когда в 1955-м он написал свою черную курицу на черном фоне, лежащую на бумажке с надписью «реализм», то вызвал в «курятнике» серьезный переполох. Подумать только – и это потомок таких замечательных художников (Виктор Васнецов – дед нынешнего экспонента). Нет чтоб богатырей рисовать.

Он и рисовал. В детстве, как и положено. Потому что детство было овеяно дедушкиным авторитетом. А потом вырос и, как нормальный взрослый художник, стал малевать бодегонес с черными курицами.

Когда «суровые» вместе с теми, кого теперь называют нонконформистами, получили по шапке на знаменитой выставке в Манеже в 1962-м, то некоторые из них меняться не стали. Или почти не стали. Николай Андронов, например, выработал свой лирический, частный вариант «сурового» стиля. Васнецов же, приводивший Хрущева в бешенство, продолжил делать то, что делал раньше, – лаконичные, строгие, с преобладающим темным колоритом большие картины, выглядящие действительно «сурово», но в то же время изысканно. В этих темных холстах аскетизм оказывается средством подчеркнуть красоту структуры и выявить достоинства самых неброских красок. В окружении серых и черных благородно светятся золотистые охры, изумрудный зеленый, кровавый розовый. Живопись, на первый взгляд рубленная топором, оказывается тонко прочувствованной.

Однако с позиции сегодняшнего дня «суровые» оказываются уязвимы для критики по двум причинам.

Первая – их монументальная деятельность. Мозаика «Покорители космоса» в музее имени Циолковского, мозаика на станции метро «Савеловская» или на кинотеатре «Октябрь» (Васнецов, Андронов, Эльконин) – документы странной эпохи, где энтузиазм, созвучный официально разрешенному, сочетается с личной прямотой и принципиальностью. Именно эти работы Васнецова и других «суровых» обычно не позволяют их причислить к нонконформистскому стану, оставляя для них странное определение «левый МОСХ». Хотя по своей наивности эти вещи едва ли не честнее детских иллюстраций, выполненных Кабаковым или Пивоваровым.

Второе слабое место «суровых» – деревенская тема.

Васнецов с этой стороны абсолютно открыт для уколов и пинков. Андронов — тот на самом деле поселился в вологодской глуши и приобрел, таким образом, бытовое право бесконечно писать избы, колодцы да заборы. А Васнецов сохраняет шестидесятнический романтизм, изображая все то же самое, но оставаясь городским жителем.

Охота, сборы на охоту, возвращение с охоты – десятилетия не меняются любимые темы художника. Женские портреты, натюрморты с нехитрой утварью и пейзажи развешены в Третьяковке без хронологического вектора. Работы 60-х и 90-х кажутся одной серией при том, что Васнецов специально не придумывал своей живописи никаких внешних отличительных особенностей, узнаваемого авторского знака. Единство – в структурности, в черном цвете и приятно огрубленной пластике фигур. Караваджо, Дерен, Пикассо, Андрей Гончаров, Александр Древин – все сплавлено в эффективную художественную систему. Составляющие уже не различить внутри – это живопись Васнецова, а не Караваджо, Дерена, или Гончарова.

Что приятно, Третьяковка не заявляла никакой серии выставок шестидесятников-семидесятников, никаких «сезонов», «проектов» или «циклов». Просто возникает выставка очередного полулегендарного персонажа, а за ней – следующая.

В нормальном конвейерном режиме, будто третьяковцы сообразили, что именно этого от них ждут зрители и не простят, если они не покажут всех основных персонажей недавней истории искусства.

«Суровые» – та тема, на которой ломаются попытки выстроить бинарную оппозицию «официоз – адеpграунд». Третьяковка совершенно правильно показывает нонконформистов и «левый МОСХ» вперемешку, потому что и то и другое – альтернатива соцреализму и вообще всякому официозу. Скоро в залах Третьяковки ожидаются еще выставки Татьяны Назаренко и Натальи Нестеровой – тоже левых, но уже семидесятников.

Третьяковская галерея. Крымский вал, 10. «Андрей Васнецов. Живопись 1950-х –2004 годов», до 19 декабря.