Странный партнер
Трудно представить себе более непримиримых врагов, чем нацисты и коммунисты. Для осознания этого факта не требуется даже чертить сравнительную таблицу взглядов тех и других на национальную политику и капитал: достаточно вспомнить, что нацизм и фашизм, открыто создавались как заслон на пути красной угрозы. Тем не менее, когда речь заходила о геополитике, ситуация осложнялась.
В августе 1939 года СССР и Германия подписали пакт Молотова-Риббентропа, выросший не из идеологической близости, а из политэкономической необходимости. СССР остро нуждался в немецких технологиях и станках для промышленности, а Германия — в зерне, металлах и нефти для войны на Западе. Поэтому Москва и Берлин заключили пакетное соглашение, куда входили торговый договор, договор о ненападении, а так же секретное приложение о разделе сфер влияния в Восточной Европе.
Этот пакт считается одним из самых сложных эпизодов в истории России. Даже если отбросить все прочие факторы и соображения, то Германия получила от Советского Союза ресурсы, которые та использовала для нападения на него в 1941 году, а вера Сталина в незыблемость договора о ненападении ослабила бдительность войск на границе.
С другой стороны, трудно найти крупную державу, которая не была бы замешана в помощи нацистам до войны. Великобритания и Франция собственноручно заставили капитулировать Чехословакию, которая готова была воевать с Гитлером в 1938 году. Италия и Япония были военными союзниками немцев. Даже США, несмотря на свою удаленность от Европы, поставляли нацистам аналоговые компьютеры IBM, которые те использовали для переписи еврейского населения и хозяйственного учета Холокоста.
Поначалу сделка с немцами приносила СССР дивиденды. После захвата Германией Польши Советский Союз получил ее восточные области, западную Украину и Белоруссию. За ними последовала Молдавия и страны Балтии, а затем — неудачная попытка советизировать Финляндию, которая вылилась в кровавую Зимнюю войну и присоединение Выборга.
После падения Франции в июне 1940 года и, казалось бы, победе Германии в Европе, встал вопрос, что делать дальше. Большевики никогда не рассматривали себя как фанатиков, готовых умереть в бессмысленной атаке ради идейной чистоты. Они мыслили в духе «реальной политики», считая, что для успеха своего движения можно идти на любые тактические уступки, если результат пойдет на благо Революции.
Встреча в Берлине
В нацисткой Германии было как минимум два ярых сторонника дружбы с СССР — это министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп и посол в Москве Фридрих фон дер Шуленбург. Оба они были нацистами и нисколько не симпатизировали коммунизму, но видели в СССР ценного, как минимум ситуативного партнера. 27 сентября 1940 года Германия, Италия и Япония подписали Тройственный пакт, разделивший мир на сферы влияния и направленный, прежде всего, против США. Шуленбург мечтал затащить в этот пакт и Советский Союз.
Когда он, в нарушение установленного порядка, узнал о тайных планах Гитлера по вторжению в Россию, то вместе с министром иностранных дел попытался помешать этому. Парадоксальным образом, ситуация складывалась удачно для давления на фюрера: чем лучше шла война, тем больше Германия становилась зависимой от советской нефти и другого сырья. Оккупированные территории необходимо было снабжать, военные действия — расширять, а Королевский флот надежно удерживал морскую блокаду и исключал снабжение Германии морем.
Наконец, все больше немцев осознавало, что СССР 1930-х не имеет ничего общего с революционным активизмом, и представляет из себя стагнационный режим. «Утверждают, что без уничтожения России не будет порядка в Европе. Но что плохого, если большевизм будет рядом с нами вариться в собственном соку? Пока ею управляют бюрократы вроде нынешних, этой страны следует бояться не больше, чем в царские времена. Я считаю невыгодным воевать в странах, где большие расстояния будут распылять наши силы. Оккупация России даже не даст нам зерна», — писал один из высокопоставленных дипломатов Эрнст фон Вайцзеккер.
Вооружившись этими аргументами, Шуленбург и Риббентроп начали склонять Гитлера как минимум продлить торговое соглашение, а как максимум — начать переговоры о разделе зон влияния. В целом, еще во время подписания Тройственного пакта немецкие дипломаты дали понять, что оставляют СССР свободу действий к востоку от Дарданелл. Теперь же предстояло обсудить детали этого раздела. В октябре 1940 году Сталин предложил устроить встречу Молотова и Гитлера — и тот, после предварительной обработки своими дипломатами, согласился.
12 ноября Молотов прибыл из Москвы в Берлин, где его ждал торжественный прием: даже вокзал задрапировали чередующимися советскими и немецкими флагами. Оркестр, как положено, сыграл немецкий гимн, а сразу после него — «Интернационал», за публичное исполнение которого рядовой гражданин Германии отправился бы в концлагерь.
На первой встрече Гитлер поприветствовал Молотова нацистским салютом с неестественно вывернутой ладонью, для переговоров предложил не конференц-зал, а комнату отдыха. В целом фюрер вел себя, к удивлению наркома, крайне дружелюбно, пытался убедить в справедливости своих требований, а не просто торговался. Для тех, кто знал Гитлера лично, в этом не было ничего удивительного: фюрер был актером, и на переговорах часто надевал образ очень добродушного бюргера, разговаривающего по душам о жизни.
Получив отчет о столь радушном приеме, Сталин даже специально проинструктировал наркома, чтобы тот не покупался на психологические уловки и не отклонялся от данной ему директивы, — бороться за советские интересы в Европе.
Дружбы быть не могло
Необходимо сказать, что даже на эту встречу Гитлера удалось заманить путем обмана со стороны собственного дипломатического корпуса. Шуленбург, посылая отчеты из Москвы в Берлин, представлял ситуацию так, будто СССР интересует лишь Иран и Турция с Дарданельским проливом. На эти требования фюрер кривился, поскольку считал, что единственная земля, на которую коммунисты могут претендовать в лучшем случае — это безымянная братская могила. Однако по геополитическим соображениям он был готов хотя бы эти требования обсудить.
Но Сталину нужна была не Азия. Сталину нужна была Европа, где коммунисты и так имели большое влияние. В первую очередь, это касалось Болгарии и Румынии, и в какой-то степени — Югославии, на которую претендовала так же Италия. Кроме того, Сталин требовал пересмотреть статус Босфора и Дарданелл, чтобы обеспечить советский контроль над ними, поскольку «безопасность причерноморских районов СССР нельзя считать обеспеченной без урегулирования вопросов о Проливах». «Мирное разрешение не будет реальным без нашей гарантии Болгарии и пропуска наших войск в Болгарию, как средства давления на Турцию», — телеграфировал Сталин Молотову.
Особенно интересно значение слова «гарантии» из советских уст в этом контексте. Вероятно, Сталин считал гарантии безопасности какой-то стране формой ее подчинения, поэтому был возмущен такими гарантиями Румынии и требовал для СССР такого же в отношении Болгарии.
«Что касается Румынии, то здесь советское правительство выразило свое неудовольствие тем, что без консультации с ним Германия и Италия гарантировали неприкосновенность румынской территории. [Молотов] считает, что эти гарантии были направлены против интересов Советского Союза. Это не может не затрагивать интересов Советского Союза как черноморской державы, весьма заинтересованной в положении черноморских держав и проливов», — отмечается в стенограмме переговоров.
Гитлер на это ответил по пунктам. Во-первых, Румыния сама добровольно попросила о них. Во-вторых, без этих гарантий Румыния бы не согласилась мирно отдать СССР Молдавию. В-третьих, безопасность Румынии важна для Германии из-за наличия в ней больших запасов нефти. Что же касается Болгарии, говорил Гитлер, то в первую очередь необходимо выяснить у самих болгар, нужны ли им какие-то гарантии от СССР. Молотов же в ответ продолжил нудно повторять советские требования и опасения.
Столкнувшись с таким упорством, Гитлер перестал скрывать раздражение. Вдобавок, Молотов подчеркнул, что СССР не вступит в Тройственный союз, как минимум до тех пор, пока он не будет коренным образом преобразован для учета советских интересов.
Разговаривать стало не о чем, и Риббентроп, начал на ходу изобретать, как возобновить переговоры. Он решил, что хорошей идеей будет развернуть СССР к Индийскому океану, предложив ему в качестве трофея Британскую Индию. Именно тогда состоялась знаменитая встреча в бункере, куда им пришлось спрятаться во время авианалета Королевских ВВС. Эта сцена была достойна черной комедии: над головой с гулким звуком рвались британские бомбы, а Риббентроп, сотрясаясь от каждого взрыва, предлагал Советскому Союзу раздел Британской империи и Индийский океан для омовения солдатских сапог. Вероятно, лишь дипломатическая вежливость не дала Молотову в ответ рассказать пословицу про не убитого медведя и его шкуру. Поэтому он ушел от разговора с помощью дежурных фраз, требуя большей конкретики и серьезности.
В итоге Молотов вернулся в Москву ни с чем, а Гитлер, суммируя свое впечатление от переговоров, произнес такую фразу: «Советский Союз висит, как грозовая туча на горизонте, и принимает облик империалиста, русского националиста, или рядится в коммунистическую интернационалистскую маску, в зависимости от страны, с которой имеет дело».
На самом деле трудно сказать, в какой степени Гитлер был серьезен на этих переговорах. Он был одновременно мастером обмана и лидером, страдающим от непрерывных перепадов настроения. Он нередко отдавал безумные приказы лишь для того, чтобы отменить их через несколько дней, и манипулировал собеседниками, говоря им то, что они хотят услышать. В этих условиях отличить блеф от реальных намерений невозможно.
Однако из общих соображений не только союза, но даже длительного мира между СССР и Германией быть не могло. Гитлер при всей своей актерской игре и любви к уловкам оставался фанатиком, который видел мир через призму нацисткой идеологии. В рамках этой идеологии коммунизм был непримиримым врагом, а народы СССР — дикими племенами, пригодными, в лучшем случае, для черной работы на благо рейха. Фюрер и так столкнулся с внутренним недовольством во время Зимней войны: финны считались расово и культурно близкими немцам, и потому в Германии раздавались голоса, требующие помочь им в борьбе с большевизмом.
Так что любые переговоры и мирные соглашения с Советским Союзом были всего лишь нацистским трюком с целью выиграть время и получить сырье для промышленности.
К несчастью, советское руководство не осознало это, пока не стало слишком поздно.