Нелегкая журналистская судьба забросила меня в туманный город Лондон. Странный этот город — как кроличья нора у Льюиса Кэрролла, куда Алиса может падать хоть всю жизнь и все равно не долетит до дна. Иностранцу Лондон не откроется никогда. Так, покажет кое-что из своих аттракционов: двухэтажные автобусы, циклопическое колесо, Музей Виктории и Альберта, театры на Ковент-гарден, безобразия Сохо, прянично-приторный «Хэрродс», фабрику современного искусства Тейт и мост Ватерлоо, где путешественника начинает знобить — то ли от ветра, то ли от избыточности лондонской красоты.

Если оторваться от архитектурных и исторических достопримечательностей, а это нелегко, то обнаруживаешь, что самое интересное и непознаваемое в Лондоне — это собственно британцы. Удивительные люди, которые построили универсальную цивилизационную модель, правовую, экономическую, социальную, сделали ее привлекательной для большей части мира, обустроили собственную страну с максимальным комфортом и роскошью, насобирали несметных сокровищ в национальные закрома и заставили граждан других стран учить их английский язык. То есть поместили себя в центр мира и убедили планету в том, что так оно и есть.

Этот британский феномен может вызывать любые чувства — восхищение, уважение, зависть, ненависть, удивление, негодование, раздражение, восторг. Вот только отрицать его невозможно. Британия по-прежнему царствует и снисходительно посматривает даже в сторону младшей сестры, Америки. Британский снобизм по отношению к остальному миру в Лондоне не ощутит разве что мертвец.

«Как им удалось провернуть такой глобальный мировоззренческий проект? Как они добились глобального ментального господства?» — думала я, странствуя по Лондону. И утыкалась взглядом то клумбу с сиреневыми тюльпанами в Риджентс-парке, то в скамеечку на станции метро Earls Court с надписью «В память работника андерграунда Джейка и его дочери Джейн». Глобальных ответов не было. Все утопало в частностях. Лебеди в пруду Сент-Джеймс-парка, нахальные и непуганые, требовали у туристов печенья. Королева друидов и ее свита — в перьях, бархате и листьях плюща — праздновали что-то у здания парламента. Циркач у ковент-гарденского рынка — там, где Элиза Дулитл встретила профессора Хиггинса, — жонглировал циркулярной пилой. На Трафальгарской площади, где часы отсчитывают время, оставшееся до Олимпиады, митинговали одновременно суфражистки и защитники чего-то зеленого. В общем, какой-то дикий спектакль, в котором нет единого сценария, но есть масса индивидуальных гэгов.

В поисках ответов я даже добралась до свалки истории — блошиного рынка Портобелло. Там над кучей антикварного хлама восседала колоритнейшая британка. Морщинистая, непрерывно курящая, с невероятно прямой спиной, как будто она трость проглотила. Я вознамерилась было ее сфотографировать, но получила такой великолепный, такой королевский отказ, который стоил любого фото.

Тогда я спросила: «Почем?» — «Все по пять фунтов», — ответила дама с интонацией, убеждающей на раз: я должна быть счастлива, что имею возможность просто лицезреть ее.

И кое-что стало проясняться. Так же ведут себя лондонские таксисты. Да, ты клиент и платишь деньги, но сам факт, что мы оказываем услугу, — это великая честь для тебя. Так же сервируют чай официанты в «Ритце» — да, ты наш гость, но подумай только, как тебе повезло получить чашку English Breakfast из наших рук.

Чувство собственного достоинства, на наш вкус гипертрофированное, идет впереди каждого британца. Поэтому иностранный глаз не отличит работника службы сервиса от клерка из Сити. Попался мне один такой — с прямой спиной и высоко поднятой головой. Вел себя как принц, а оказалось — водопроводчик. Пришел починять неисправности в гостинице, где я жила.

Хозяйка гостиницы тоже преподала мне урок британского достоинства. Я, мягко говоря, раскритиковала декор и санитарное состояние номера. И поинтересовалась по-иезуитски — в каком году в этой ночлежке последний раз делали ремонт? Дама объяснила, что совершенно не собирается посвящать меня в свои дела, что четыре бриллианта (цитата) на вывеске ее заведения — доказательство высочайшего уровня сервиса, что я в лучшей гостинице лучшего города мира и она и ее сын знают толк в отельном бизнесе. Кстати, нарядная табличка возле гостиницы рассказывает прохожему об истории этой миссис, ее сына и их уникального отеля, который предоставляет путешественнику все, о чем можно мечтать, «в непосредственной близости от Бейкер-стрит».

Потом уже меня научили, что британца критиковать можно, но только говорить следует, не снимая с лица улыбки. То есть, в переводе на русский, не теряя чувства собственного достоинства.

Это очень отличается от гордости великороссов, которые, чуть что, сразу в драку и выяснение отношений. Нашу национальную эмоциональность британцы не понимают и считают русских грубыми. Даже слово у них есть для нас обидное — rude.

Пропасть между национальной гордостью и чувством собственного достоинства становится все глубже по мере приближения к России. Таксисты в Домодедово заискивают, умоляют или преследуют. Пограничники не оказывают тебе честь своим сервисом, а делают одолжение. Сограждане снимают улыбки с лиц еще раньше — как только заходят в самолет, летящий на родину.

Все-таки от Тауэрского моста до Большого Каменного — путь в несколько веков. Хоть и построены они примерно в одно время. Соотношение пространства и времени — вообще большая тайна. Такая же глубокая, как кроличья нора у Льюиса Кэрролла.