Вы действительно думаете, что президенту во время его телевизионного интервью поступило семь неподготовленных вопросов? Нет, я просто спрашиваю, вы действительно так думаете? Я хотел бы спросить президента, думает ли он сам, что ему поступило семь неподготовленных заранее вопросов. Еще я хотел бы спросить, мог ли он позвонить Масхадову, когда были захвачены заложники на мюзикле «Норд-Ост». Ну, в смысле физически мог? Номер телефона знает? Мог сказать своим архаровцам: «Соедините-ка меня с Масхадовым»? Для меня это важно. Не позвонил, потому что не мог позвонить? Или мог позвонить, но не позвонил? Или позвонил, но не смог договориться? Или договорился, но нарушил договоренности? Или позвонил и договорился, что вот именно так и будет проведен штурм? Ответ на этот вопрос ничего не говорит о Путине как политике. Из ответа на этот вопрос должно стать понятно, что он за человек.

Или вот еще один вопрос: хотелось поехать на Дубровку и обменять себя одного на всех заложников? Нет, я понимаю, что так делать нельзя. Я понимаю, что глава государства не может сдаться кучке террористов даже в обмен на женщин и детей. Я только думаю, что у мужчины должно возникнуть такое желание, такая безумная идея, которую немедленно следует отвергнуть по государственным, политическим и военным соображениям. Так вот я хочу узнать, возникло такое желание у президента? На одну хотя бы секунду возникло или нет? Я бы дорого дал за то, чтоб возникло.

Вся эта история про то, что Кремль не отбирал вопросы, а отбирали их ОРТ и РТР – бред собачий, потому что ОРТ и РТР в большей степени Кремль, чем сам Кремль. Центральные телеканалы – в большей степени президент, чем сам президент. У президента может возникнуть простой человеческий, мальчишеский, геройский порыв поехать вот сейчас к едрене матери и обменять себя на всех этих несчастных. Президента что ль нового не изберут? Полковников что ль у нас мало? У центрального телеканала такого порыва не может возникнуть никогда.

Простое соображение: если вопросы для президента отбирались свободно, то почему их тогда нельзя посмотреть? Почему они не вывешены на этом сайте, все эти чертовы сколько-то тысяч вопросов? Мне было бы интересно посмотреть, какие вопросы отвергнуты. Мне было бы интересно узнать, думают ли вообще люди, что Путин мог позвонить Масхадову? Думают ли вообще люди, что две сотни погибших граждан могут быть дороже президента, даже если у президента головокружительный рейтинг? А про убийство Радуева кто-нибудь спросил? А про Эльзу Кунгаеву? А вот гаишник какой-нибудь позвонил и спросил ли: «Владимир Владимирович, вы когда под Дмитров ездите на лыжах кататься ни свет ни заря, вы понимаете, что меня будят по тревоге, снимают с любимой девушки и заставляют три часа мерзнуть, провожая ваш кортеж? Вам меня не жалко? Я из-за вас ребенка доделать не могу уже третий год!».

В ответ президент, конечно, должен улыбнуться и сказать: «Не ворчи, миленький, представь, мне-то каково. Я уже вообще не помню, когда этих детей делал. А на лыжах, думаешь, мне приятно кататься, когда с горки один охранник спускает, а под горкой другой охранник ловит?». Ну как-то в таком духе. По-человечески как-то.

Нет! Ничуть не бывало! Если верить центральным телеканалам, то вопросы в основном социальные – будут ли укрупнять регионы?

Да хрен бы мне эти регионы! Я хочу понять, нормальный у нас президент мужик или тителька на ниточках. Дайте же мне ответ!

Не дают ответа.

Еще я хочу понять, один ли я такой идиот на фоне целого народа, размышляющего в терминах геополитики. Один я думаю про звонок Масхадову или есть еще миллион человек, которые про него думают? Есть вокруг люди-то, или только Волошин с Ястржембским, размноженные по городам и весям? Почему вопросы-то посмотреть нельзя? Почему человеческое недоумение становится государственной тайной?

Еще один вопрос, детский, я бы хотел, чтобы задал ребенок. Вопрос такой: «Владимир Владимирович, вот нас 145 миллионов. Мы не очень хорошие. Мы довольно ленивые и довольно злые. У нас проблемы, денег нет, Новый год на носу. Но это не важно. Вы только скажите: вам интересно президентом работать? Вы нас любите?».