Не упускаю случая похвастать, что я литературный академик, член жюри премии «Большая книга». (Академик, несмотря на то что я хиппи, и анархист, и еще, чуть не забыл, либерал.) И вот в таковой ипостаси я и засел читать вышедшую в финал книгу архимандрита Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые». Не то чтоб уж прямо засел, а загрузил в свой телефон и почитываю в паузах между внешними событиями, суетой разной.

Мотивов для чтения данного текста полно. Во-первых, долг. Надо же не вслепую премию присуждать, а по совокупности улик. Во-вторых, г-н Шевкунов таки ньюсмейкер, активный участник жизни элиты. Надо же как-то себе представлять, что там у кремлевских в их головах, подвергшихся, конечно, сильному влиянию нелегких головных уборов, от шапки Мономаха до фуражки с синим околышем и клобука. В-третьих и в главных, я хотел что-то для себя из этого текста понять про «пусек».

Так получилось, что «пуськи» стали центром духовной жизни страны. Вольно или невольно. Справедливости ради надо сказать, что в самом начале этого скандала я уже по этому поводу высказался, и, чтоб меня с идиотским тупым сетевым злорадством после не попрекали, не ловили на слове, я сам напомню про ту свою позицию:

если в России баб сажать за дурость, так у нас полстраны окажется на киче, да. Именно я говорил про дурость, а не про оскорбление религиозных чувств верующих, которые в моем случае как-то так не были задеты.

Притом что я, кто-то даже и не поверит, отношусь к православным. С обрядами у меня не очень, но в Бытии Божием сомнений не имею. И удивляюсь, как это некоторые думают, что люди завелись от сырости, при посредничестве мартышки. Это я говорю просто, кстати, обозначая диспозицию, иначе будет непонятно, чего я, как и что по затронутой теме.

Я, кстати, уже упоминал где-то, что при сатанинской власти, которая с присущим нечистой силе упорством взрывала храмы и окончание которой некоторым кремлевским богомольцам кажется главной геополитической катастрофой прошлого века, я был с клерикалами, гонимыми и битыми, на одной стороне баррикад. И с фарцой, которая после переименовалась в бизнесмены и стала тянуть нас в общемировое русло, тоже, кстати, был идейно заодно, хотя ни жвачкой, ни джинсами никогда не торговал. После наши дорожки несколько разошлись, и я, насколько мне известно (хотя поди еще проверь) с чекистами не целуюсь. Об этом я говорил и писал уже немало и с удовольствием буду возвращаться к этой смешной теме, когда

люди взрывали храмы, довольно славные и древние, Христа Спасителя в том числе, а после теми же «чистыми» руками и тем же — уже без кавычек — холодным умом принялись сажать детей в тюрьму за то, что те спели песенку в лужковском новоделе.

Об этом позже и, надеюсь, не раз. Касательно обсуждения темы «пусек»: атеисты призывают верующих разобраться с этим делом и как-то повлиять, попытаться повлиять, и тут атеисты, безусловно, правы, упрек принимается, часть вины и на мне. И вот я высказываюсь. При помощи книги Шевкунова, которая, как ни странно, мне понравилась, я таки объективен, неважно, наши или ваши написали текст, достойный внимания, который я при всей своей беспримерной в этом деле привередливости не перелистываю, как обычно, но читаю! Тут, правда, не рецензия на книгу, ее, я рассчитываю, напишу позже, дело того стоит. А дам я из нее мощную цитату, не нарушая, надеюсь, авторских прав, поскольку книга вывешена в открытом бесплатном доступе.

Итак, поехали. Чуть ли не помолясь.

«Иван Михайлович Воронов — так звали архимандрита Алипия до пострига — четыре года воевал на фронтах Великой Отечественной и прошел путь от Москвы до Берлина. А потом еще тринадцать лет держал оборону Псково-Печерского монастыря, защищая его от государства, за которое когда-то проливал кровь».

Это вводная цитатка, сама по себе достаточно смачная, про то, как раньше попы сражались против враждебных чиновников, вместо того чтоб с ними лобзаться и брать от них мигалки, и уже непонятно, кто кому целует ручку.

А вот главный кусок, о котором речь. Там вот какая была ситуация. В обитель приехала Фурцева, великая и могучая, которая реально решала вопросы и наводила страх. Приехала со свитой подхалимов — ну вы знаете эти руководящие поездки.

Продолжаю с неожиданным для себя удовольствием, с чувством глубокого и полного удовлетворения, цитировать книгу архимандрита, которая не могла быть напечатана иначе как с благословения его Святейшества Патриарха. Фурцева спрашивает Алипия, причем громко, она во дворе, а он наверху, на высоком балконе, и она решила его вот открыто и прилюдно уесть, цитирую по книге:

«Скажите, как вы, образованный человек, художник, могли оказаться здесь, в компании этих мракобесов?»

Как актуально звучат эти слова! Министр она ведь была не хвоста собачьего, но культуры! Абы кого не поставят, не ставили! Были люди в те времена!

Я себе представляю, как тетя Катя могла бы рявкнуть те же слова в том же самом храме, где зажигали «пуськи», на Пасху, к примеру, и чекисты со свечками в руках и в штатском смутились бы. Хотя смущаются ли чекисты?

Алипий отвечал.

«Слышали, что я до Берлина дошел? (...) Дело в том, что мне под Берлином… оторвало…
Здесь Иван Михайлович Воронов высказался до чрезвычайности грубо. Так что ничего не оставалось, как только уйти в монастырь.

После повисшей страшной тишины раздался женский визг, потом негодующие восклицания, крики, угрозы, и члены делегации во главе с важной дамой понеслись по направлению к монастырским воротам».

Конец цитаты. О чем тут еще говорить. Лучшие люди церкви знали и знают, что ответить врагам человеческим. Ждите, и скоро вы услышите, как некто облеченный и посвященный рявкнет — как это, видите, бывало — на распоясавшуюся сволочь, которая плюет на правду и приличия и заточает в темницы детей ни за то. Что бы с Алипием сделали эти бессердечные судьи, которых в детстве научили, что есть совесть, справедливость, здравый смысл. Не семь лет бы они ему дали, а 27!

Тот же г-н Шевкунов терпит, терпит, а после обличит неправедных судей! Будут знать, как выходить за рамки всех и всяческих приличий.

Просто еще время не пришло. Не надо спешить. Пусть темная придурь проявится во всей красе. Вот тогда она и будет изобличена и посрамлена. И слова Алипия покажутся невинными и детскими.

Я просто предвкушаю.