Окончательный приговор Северо-Кавказского окружного военного суда по делу Ульмана подтвердил: практически каждое уголовное дело, связанное с чеченской войной, оборачивается в России политическим скандалом. Потому что люди, готовящие обвинительные заключения, составляют их таким образом, чтобы приговор был предрешен. Подставляя тем самым не только судебную систему, но и всю российскую власть.

Когда полковника Буданова, зверски убившего 17-летнюю чеченку Эльзу Кунгаеву, фактически пытались оправдать, признав невменяемым, — возмущались чеченские власти. Когда после чехарды с психиатрическими экспертизами полковнику все-таки дали срок — российское общество, в большинстве своем настроенное античеченски, восприняло приговор как политическую уступку Чечне. Причем со стороны дело выглядело так, что сначала был «политический заказ» на оправдание Буданова, а потом — на его осуждение. И в том, и в другом случае — кивали на Кремль.

Ситуация с делом Ульмана — еще более неприятная. Военная прокуратура вроде бы выступает за осуждение капитана Эдуарда Ульмана и его товарищей по спецназу ГРУ, случайно убивших в ходе спецоперации одного мирного жителя, а затем, после обнаружения трагической ошибки, по настойчивому совету майора Перелевского хладнокровно расстрелявших еще пятерых ни в чем не повинных человек, чтобы не оставлять свидетелей инцидента. Майора можно понять: зачем ему неприятности из-за этой оплошности со случайно убитым водителем?

Присяжные признают спецназовцев невиновными. Присяжных спрашивают: «Было ли убийство?» — «Было», — отвечают они, факт неопровержим. Присяжных спрашивают: «Виновны ли в этом убийстве капитан Ульман и его товарищи?» — «Невиновны», — отвечают присяжные, потому что спецназовцы выполняли приказ. Майор Перелевский вдруг на суде заявил, что ему приказал стрелять некий полковник Плотников. Сам полковник был допрошен в качестве свидетеля, но категорически отрицал, что отдавал такой приказ. Круг замкнулся. Преступление было. Преступника нет. Одни приказ выполнили, другие его не отдавали.

Так часто бывает с преступными приказами: они выполняются, но не отдаются.

Главный военный прокурор Александр Савенков возмущен и собирается обжаловать приговор. Почему? Разве г-ну Савенкову не понятна логика присяжных? Напротив, видимо, прекрасно понятна. И до суда присяжных военная прокуратура довела такое дело, которое должно было там развалиться. Приговор присяжных окончателен и обжалованию не подлежит. Какая незадача!

~ Итак, мы имеем одно за другим дела, разбираемые присяжными, приговоры по которым выглядят откровенной несправедливостью и абсурдом. Политическое жестокосердие присяжных — только одна сторона дела. Но, кроме того, достаточно очевидно, что и в деле Сутягина, осужденного на 17 лет за то, что писал аналитику неким иностранным заказчикам, и в деле Мужахоевой, которую посадили на 20 лет за то, что она не решилась совершить теракт, и в деле Перелевского — Ульмана, оправданных в расстреле пятерых человек с целью скрыть должностную ошибку, — во всех этих делах обвинение и судьи манипулировали присяжными. Причем когда к манипуляции привлечен судья, то пресечь манипуляцию практически невозможно. И весь процесс в результате выглядит абсурдом, который, видимо, по замыслу, должен быть списан на присяжных.

Еще предстоит изучить практику работы судов присяжных по бытовым делам, однако уже сегодня очевидно, что в «громких», политических делах псевдосудебная машина легко «переваривает» новшество, превращая его в театр юридической бессмыслицы.

Что касается дела Перелевского — Ульмана, то реальный результат процесса, кажется, вполне очевиден. Ответственность за убийство пятерых мирных жителей несет российская военная машина и лично ее главнокомандующий. Вот пускай и разбирается, кто там у него отдает преступные приказы, если прокуратура и суд не в состоянии.