Цивилизация
Строго говоря, Ольга Васильева не предлагала вернуть в школы трудовое воспитание. Она всего лишь отреагировала на чаяния родителей, ищущих ответы на вызовы проклятого будущего в светлом прошлом и натыкающихся то и дело на фрезерные станки и учебно-производственные комплексы.
Среагировала, к слову, достаточно спокойно, даже сдержанно, чтобы не сказать схоластически. Умеряя пыл активистов. Переводя разговор с темы обязательного освоения старшеклассниками профессии швеи-мотористки и электромонтера на важность профориентации как таковой. С идеи здесь и сейчас вернуть уроки труда по советскому образцу на общие рассуждения о том, что лень — мать всех пороков, а трудиться надо «головой, руками и душой».
Так или иначе, внезапно оказалось, что трудовые навыки подростков волнуют участников Общероссийского родительского собрания едва ли не больше, чем задания в ЕГЭ, относительно которых Васильева сделала несколько программных заявлений вроде отмены задач с вариантами ответов на выбор. К тому же сама министр пообещала, что методические рекомендации по программам общественного труда будут закончены в текущем году и с 2017 года будут «потихоньку» вводиться в школах.
Пока совсем не ясно, в каких именно формах эти программы будут реализовываться. Одно дело — старые уроки труда, где мальчики будут строгать табуретки, а девочки — шить передники. Для обыскавшихся покемонов подростков это может стать дополнительным «фаном», но едва ли принесет много практической пользы.
Другое — если школьников просто заставят по старинке убирать классы, дежурить в столовой и проверять сменную обувь — это и вовсе похоже на очередной вариант кризисной оптимизации в обертке «школьного самоуправления».
Третье — если школы начнут по примеру, скажем, Германии, налаживать связи с корпорациями и фирмами, которые будут рекрутировать нужных им сотрудников с раннего возраста.
Но это потребует существенных изменений во всей системе образования, не только среднего, но и высшего, а «революционные преобразования» Васильева, по ее собственным словам, не приветствует.
Все же остальное, кроме реального включения школьников в систему рыночных отношений (которое тоже может иметь свои немалые издержки), в наших условиях скорее выработает привычку к симуляции деятельности, чем любовь к труду. Даже в советское, куда более идеологизированное и в этом смысле инфантильное время подобная «обязаловка» рождала не повышенный трудовой энтузиазм, а больше скепсис, регулярно доходивший до цинизма.
Вообще же, в разговоре о трудовом воспитании как-то подозрительно много внимания уделяется прилагательному, хотя ключевое для человека, семьи, школы и страны здесь именно существительное.
Уровень воспитания человека все-таки зависит не от количества выпиленных им деталей, а от понимания, зачем он делает ту или иную вещь. Еще лучше сказать — для кого.
Подросток становится патриотом своей родины и гражданином своей страны не от того, что прослушает больше часов «Основ православной культуры» или правильно ответит на вопросы учителя в конце первосентябрьского урока о «любви к Отечеству». Куда важнее, чтобы беды и радости вокруг него стали частью личного эмоционального интереса. Проще говоря, нужно задеть школьника за живое, пока в нашем довольно циничном мире оно еще живо.
Хороший пример — акция «Дети вместо цветов», когда семьи школьников переводят деньги, которые обычно тратятся на первосентябрьские букеты, неизлечимо больным детям. Аналогично — потратить средства, предназначенные для дорогостоящего выпускного бала, на благотворительность.
Если бы новый министр предложила, к примеру, вместо традиционных уроков труда привлекать детей к реальной помощи старикам, сиротам или инвалидам — у этой трудовой «повинности» появилось бы содержание, она перестала бы быть выхолощенной. А дети узнали бы, что такое забота о тех, кто слабее тебя. Одно дело — читать о благотворительности в интернете, другое — помочь конкретным людям.
Школа просто в силу времени, проводимого там подростком, — есть там специальные уроки воспитания или нет — социализирует детей и учит умению жить в системе. Воспитывает, когда дети видят, что учителя готовы за деньги или по приказу начальства подтасовать четвертные оценки. Воспитывает, когда учителя ругают их за то, что они пишут на своих страничках в соцсетях, — по сути, читают чужие дневники. Воспитывает, когда учитель совершает принципиальный поступок, даже если это обрекает его на определенные лишения.
Наше общество не первый год пребывает в поисках моральных основ в самых разных сферах жизни — от личной до геополитической, но всякий раз спотыкается о то, что не может преодолеть простое разделение на «своих» и «чужих».
Мы прекрасно, почти на массовом уровне освоили приемы критического мышления, блестяще подвергаем всё сомнению, как только речь заходит о действиях других, но отправляемся в блаженную негу незамечания, если начинается разговор о тех, с кем идентифицируем сами себя.
Так в людях воспитывается не просто конформизм, а формируется то самое «агрессивно-послушное большинство». Причем оно возникает не только в обществе в целом, но и в более маленьких сообществах, объединенных вокруг общей идеи или «любимой школы».
Как показывает скандал вокруг одной из лучших школ Москвы — 57-й, где, по словам бывших учеников, полтора десятилетия было известно о том, что один из учителей систематически вступал в отношения со старшеклассницами, но все молчали, урок рефлексии полезно было провести буквально в каждом учебном заведении страны.
