По мнению экспертов СМИ, главным словом 2016 года оказалась «пост-правда». То есть результат пропаганды и журналистских подтасовок, который скармливается читателям и особенно телезрителям в качестве истины в последней инстанции. Именно в последней, в самой что ни на есть окончательной.

Перед величественной всеобщей пост-правдой отступает пошлая реальность, данная нам в наших презренных личных ощущениях.

Типичный диалог в эпоху пост-правды: «В Латвии поднимает голову фашизм! В Риге демонстрации эсэсовцев! Там запрещают говорить по-русски!» — «Но я только что лично был в Риге, неделя как оттуда. В Риге половина русских! Латыши сами прекрасно по-русски говорят. И никаких эсэсовцев я не видел». На это дается сокрушительный ответ: «Да при чем тут лично был? Ведь по телевизору же сказали!!!»

Даже странно, что деятели СМИ очнулись и обратили внимание на пост-правду только в прошлом году. Хотя они сами этой пост-правдой ловко пользовались много лет. Очевидно, самих допекло.

Так «псы войны», наемники и иностранные легионеры под конец карьеры иногда делаются отпетыми пацифистами: до тошноты надоедает убивать, и ночами ноет вечный синяк от винтовки на правом плече.

Ведь о пост-правде пишут уже лет этак полтораста, начиная с Победоносцева, который вывел один из главных ее законов: «клевету читают все, опровержение — никто». И ученые трактаты Флека и Куна о том, как динамичен и неустойчив так называемый «научный факт», и великая книга Оруэлла, и привычная констатация «ТВ не показывает новости; наоборот — то, что показывает ТВ, становится новостью». Все это — про пост-правду.

Но я хочу поговорить о другом. В мире «пост-» (постмодерн, постиндустриальное, постдемократическое, постинформационное, пост-какое-хотите общество) — эта игривая приставка распространяется, как быстрорастущая водоросль, как синегнойная палочка, захватывая все новые и новые части социального тела.

Где пост-правда, там появляется и пост-собственность.

На вопрос, кому принадлежит некий материальный актив (чаще всего речь идет о предметах недвижимой роскоши, дворцах и виллах), интересующиеся граждане получают примерно такой ответ: «Этой недвижимостью владеет компания N, которая находится в собственности фонда M, который учрежден холдингом Z, которым управляет финансово-промышленная группа F, которая принадлежит банку Y, который принадлежит компании L, состав акционеров которой является коммерческой тайной».

И все по закону. Прямо как в знаменитом анекдоте про мужика, ростовщика, рубль и топор.

Раньше было проще — вернее, простодушнее. Раньше говорили: «А эту виллу мне подарила бабушка, учительница начальной школы деревни Хлыново Кучумского района одной зауральской области. Откуда у нее деньги? Не знаю. Надо бы спросить, да поздно, умерла старушка, царствие небесное. А земельный участок на Рублевке — это дядя-пенсионер владеет. А другой участок тоже не мой — жена-домохозяйка там хозяйка. А квартира — дочкина». Но это как-то уж слишком патриархально, наивно, старомодно. Вспоминаются отчеты вороватых чиновников эпохи Николая I: «Имение приобретено на подарки, полученные женою в молодости от графа Бенкендорфа». И ведь сходило с рук!

Очевидно, круговая порука вранья по поводу собственности не вчера возникла. Как минимум полтора века назад.

Все-таки с холдингами и фондами как-то серьезнее получается, современнее. Надо шагать в ногу со временем, тем более что нынешние цифровые технологии банкинга и файнэнсинга (или как там все это называется?) позволяют молниеносно выстраивать и вмиг рассыпать многозвенные цепочки переброса активов из фонда в фонд и далее везде.

А при советской власти было еще проще. В те годы самые богатые люди страны говорили: «А это все, извините, государственное! Квартира государственная. Дача государственная. Машина персональная с шофером — государственная. Домработница и охрана — тоже. Бесплатный санаторий с бесплатным проездом, продуктовые пайки по ценам 1928 года, и в случае чего отдельная палата в самой лучшей больнице — это, товарищи, не мое. Это государственное!»

Советский хозяин жизни, то есть высокопоставленный чиновник, на вопрос, есть ли у него машина, честно отвечал: «Нет! У зятя есть «Жигуль», а у меня машины нет. Да и откуда деньги, хе-хе». При этом у него под окном круглосуточно дежурил автомобиль с водителем, и еще один был «прикреплен для обслуживания семьи». Но вот своей, собственной, машины, с паспортом транспортного средства, выписанным на его имя, у него и в самом деле не было.

Так что не будет большой ошибкой сказать, что СССР был пионером не только в освоении космоса и в политической опоре на беднейшие и темнейшие слои населения, но и в установлении правил пост-собственности.

Все эти цековские и совминовские городские дома и дачные поселки, гаражи и дома отдыха — все это «пре-пост-собственность», так сказать.

Правда, некоторые очень наивные люди из числа страдальцев по СССР всерьез считают, что советские руководители были аскетами, у которых на самом деле ничегошеньки не было своего. Наивные люди всерьез считают, что Сталин жил скромно и умер чуть ли не в бедности, оставив в наследство Васе и Свете три пары ношеных брюк и пару старых трубок с обгрызенными мундштуками.

Не буду их разубеждать, говоря, что он владел всем Советским Союзом, как никакой римский кесарь не владел Римом. Не поймут, о чем речь. Не буду также в сотый раз повторять, что отдельную ветку метро из Кремля на дачу никакой иранский шах себе не мог позволить, не говоря о дачах, самолетах, автомобилях, кораблях, охранниках, поварах, балеринах… ибо на это мне ответят: «Но это же не его! Это же государственное!»

Вот тут пора вспомнить, что такое «право собственности» в самом простом смысле.

Простите за некоторые банальности. Это — право владеть, пользоваться и распоряжаться некоей вещью. Владеть — значит фактически господствовать над вещью, то есть обладать ею безраздельно: моя книга — и более ничья. Поэтому я могу использовать ее так, как хочу. Читать, листать, делать заметки на полях. Могу также распорядиться ею по своему усмотрению — продать, подарить, сдать в макулатуру. И ежели товарищ Сталин и другие товарищи безраздельно обладали и пользовались своими апартаментами и земельными наделами — из этого вытекает, что они и были их собственниками. Потому что никого другого туда не пускали пожить-покататься.

Окончательно же распоряжался всей этой собственностью лично товарищ Сталин. Потому что мог выкинуть любого министра из роскошного особняка прямиком сами знаете куда — и передать особняк другому товарищу. Но поскольку совершенно безоговорочной, ничем не ограниченной собственности не существует в принципе (чем объемнее актив, тем больше ограничений) — постольку и нам придется признать, что советская «государственная собственность» на частные роскошества, и дореволюционные дозволенные обычаем покупки имений на имя жены, и нынешняя маскировка владельцев путем выстраивания цепочек из фондов и фирм — это все та же игра в интересах хозяев жизни. Тогдашних и нынешних.

А сейчас, в нашем мире частной собственности, получается даже еще смешнее, чем в СССР.

Сейчас иногда получается, что рядовой российский обыватель, владелец двушки в панельной девятиэтажке, подержанной «Хёндэ» и садового домика за 130 км от города, юридически богаче какого-нибудь чиновного олигарха. Хотя чиновный олигарх живет в пяти суперквартирах и виллах, ездит на «Майбахе» с джипами охраны, плавает на яхте и летает за границу на бизнес-джете на другие виллы и в другие квартиры, заграничные.

Но дело в том, что у обывателя есть собственность, есть имущество стоимостью целых 5 млн рублей, а у чиновного олигарха нет буквально ничего, кроме свежевымытой сорочки, прямо по Маяковскому. Потому что недвижимость принадлежит компании, которая... автопарк — фонду, который... самолет — банку, а яхта — холдингу, см. выше. Хотя никто ни в чем не сомневается и знает (или подозревает) настоящего хозяина, но — приходится развести руками, ибо всё по закону.

Пост-правда — далеко не всегда злонамеренное вранье. Иногда это просто побочный продукт развития информационных технологий.

Люди, следящие за интернетом, знают, как вспузыриваются и лопаются фейковые новости, как от них расходятся круги, как они сталкиваются с кругами от других новостей, и на их стыке возникают новые пузыри-фейки.

Точно так же и пост-собственность — далеко не всегда злонамеренное сокрытие коррупционных доходов. Иногда это просто побочный продукт развития правовых технологий, усиленных цифровыми возможностями.

Триста лет назад перевести капитал из банка в банк означало его туда перевезти физически, сто лет назад нужна была долгая бумажная волокита, а сейчас дело решается в несколько кликов. Соблазн! В результате бедные остаются при своей чахлой собственности, а богатые гоняют ее по всему миру, оставаясь вроде бы безымянными, почти анонимными, но при этом полновластными пользователями и распорядителями своих владений.

Однако долго так продолжаться не может — ни с пост-собственностью, ни тем более с пост-правдой.

Против этого восстает даже не социальное чувство, а устройство нашего сознания, которое на все вопросы требует ясного ответа: «да» или «нет».