У меня перед глазами все стоит — никак не уйдет — эта фотография. Старик с красивыми, аккуратно зачесанными назад седыми волосами, окладистой седой бородой и живыми, лучистыми, молодыми глазами, умными, немного печальными, в светло-серой, металлического цвета рясе, с крестом на шее. Левой рукой нежно держит «под живот» сидящую у него на коленях кошку, правой — гладит ее по спине. Как-то сразу видишь, чем священник отличается от «попа».

Я далек от православия, как и от других религий. Я не знал лично отца Павла. Но и в Узбекистане, где он некоторое время служил, и в России знал людей, которые знали его. Он, как и убитый 23 года назад отец Александр Мень, с которым теперь его невольно сравнивают, — считаные священники Русской православной церкви, опознаваемые индивидуально во всероссийском масштабе. Они сумели выделиться из серой, безликой, забитой церковной вертикалью массы священнослужителей.

В нормальной стране на убийство священника такого масштаба, как Павел Адельгейм, власти обязаны публично реагировать уж точно не менее активно, чем на проломленную дагестанцем голову полицейского на московском рынке. И президент, и патриарх, наверное, могли если не понять, то хотя бы почувствовать: это общенациональная трагедия, а не просто бытовое убийство «психом» престарелого батюшки. Особенная смерть особенного человека.

Мне кажется, патриарх Кирилл мог бы сказать несколько важных и простых человеческих слов о масштабе потери и значении убиенного для церкви. Хотя бы потому, что предшественник Кирилла, патриарх Алексий, говорил, что в РПЦ «некому проповедовать». Когда уходит один из тех, кто стал настоящим проповедником и праведником для тысяч людей, надо же что-то об этом сказать. Разделить горе с паствой, в конце концов. И даже многолетнее противостояние отца Павла с церковной властью не должно было заставить патриарха молчать. Тем более что отец Павел категорически не хотел покидать лоно РПЦ и всегда искал компромиссы. Он был честным человеком системы, имевшим свой голос, но не ее врагом.

Мне кажется, должен был сказать какие-то человеческие слова о покойном и президент. Хотя бы потому, что стоит со свечкой в храме на Пасху под телекамеры. Или потому, что не боится произносить на казенных совещаниях слова о духовности и «духовных скрепах» нации на фоне того, что делает власть всех уровней. Отец Павел сам по себе был «духовной скрепой» — редким для Руси человеком, у которого нет зазора между словом и делом, между совестью и повседневной жизнью.

За всю власть отреагировал «по месту трагедии» псковский губернатор Андрей Турчак. «Убийство священника — это вызов обществу, поругание над самыми (так в оригинале. — С.Н.) основами морали, нравственности и веры. Трагическая смерть Павла Адельгейма должна напомнить нам, что мы должны беречь друг друга. Мои соболезнования близким и родным, духовным чадам Павла Адельгейма» — такой текст появился на официальном портале области.

Убийство отца Павла — не вызов обществу и не поругание веры: какой спрос с душевнобольного убийцы? Поруганием веры, нравственности и основ морали являются бесконечные разговоры нынешней российской политической и церковной власти об особой национальной духовности. Потому что эта власть сама не живет по сказанному. Поруганием веры стало судилище над Pussy Riot — тут уж верхушка РПЦ не молчала, подначивая и без того настропаленный светский суд. Также поругание веры, нравственности и морали — это закон об оскорблении чувств верующих в светском государстве.

Мученическая смерть отца Павла — самый естественный, пусть и предельно печальный повод поговорить с нацией об идеалах. О вечном. О смысле жизни. Разглядеть из-за заборов правительственных и церковных резиденций живых людей. Но, видимо, у нашей власти, светской и церковной, есть лишь сиюминутные корыстные интересы.

Во время процесса над Pussy Riot отец Павел публично выступал за прощение участниц панк-группы и против обвинительного приговора. Не с политических позиций (мол, сели из-за антипутинского призыва) — с религиозных и человеческих: «Когда граждане, называющие себя православными, требуют мести и крови этих девушек, горько на душе от самоуверенности этого «необрезанного сердца». Их самомнение не приемлет слов Христа Спасителя «идите и научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы».

Похоже, они просто не знали, что сказать в ответ. Разве что устраивать над священником бесконечные светские и церковные судебные процессы. Сидевший в советских лагерях за критику безбожной власти, он как никто понимал, насколько опасен для сегодняшней России закон об оскорблении чувств верующих. В том числе и для самих верующих.

«Когда церковный главк определит, какие чувства надо защищать, на верующих начнутся гонения за «неправильные» чувства. Гонения будут хуже прежних. Расправу над верующими назовут защитой религиозных чувств. Грядет инквизиция. Жаловаться будет некому, как всегда», — написал не так давно отец Павел Адельгейм в своем блоге в «Живом Журнале».

Сможем ли мы, остающиеся здесь, когда-нибудь ему возразить?