Цивилизация
Правление государыни-матушки Екатерины Алексеевны, длившееся почти три с половиной десятилетия, традиционно считается чуть ли не «золотым веком» для России, хотя объективные экономические показатели той эпохи выглядят отнюдь не радужными. А некоторые историки вообще полагают, что «просвещенный абсолютизм» в исполнении самовластной императрицы существенно затормозил политическое развитие страны и усугубил феодальный анахронизм в виде крепостничества. Однако легенда о великой и справедливой царице, ежеминутно пекшейся о благе своих подданных и премного способствовавшей процветанию государства, всячески популяризировалась последующими представителями династии Романовых. С того момента, как ее внук Александр Павлович сразу же при вступлении на престол объявил о том, что будет управлять «по законам и по сердцу своей премудрой бабки», образ Екатерины II использовался в официальной пропаганде как пример образцового руководства страной.
Разумеется, тема узурпации государыней власти была запретной — во всяком случае, смакование ее в исторических трудах не приветствовалось.
Что не мешало образованным слоям общества придерживаться твердого мнения: в июне 1762 года имел место типичный дворцовый переворот, отречение Петра III от трона было насильственным, как и его последующая смерть.
Юбилей именно этих событий стал формальным поводом для нынешней выставки в Историческом музее. То есть, конечно, отмечается не загадочная кончина Петра Федоровича, причастность к которой его супруги документально не доказана. А что касается дворцового переворота, то обставлен он был юридически грамотно, особо не подкопаешься: свергнутый правитель сам подписал отречение от престола.
Куда более сомнительным могло показаться странное нежелание Екатерины возводить на опустевший трон своего сына Павлушу — абсолютно законного наследника.
В манифесте, изданном по горячим следам событий, новообъявленная императрица отделалась фразой насчет того, что лишь следовала «желанию всех Наших верноподданных, явному и нелицемерному». Этой формулировки оказалось достаточно, чтобы снять недоуменные вопросы. Екатерина Алексеевна принялась готовиться к грядущей коронации в Московском Кремле, а юный Павел Петрович отправился к себе в покои играть в оловянных солдатиков и лелеять оскорбленное самолюбие. Дожидаться смерти матушки ему пришлось невыносимо долго.
Собственно говоря, воцарением Екатерины сюжет выставки и заканчивается. Серия гравюр, воспроизводящих ход церемонии, набор коронационных медалей и парадный портрет кисти Федора Рокотова, где самодержица изображена во всем блеске славы, — это финал, за которым сиквел только подразумевается.
Устроители экспозиции не стали трогать эпоху долгого правления государыни, поступив, пожалуй, разумно: стоило им замахнуться на полную биографическую ретроспективу, как количество претензий к проекту выросло бы лавинообразно.
Тут уж никак нельзя было бы обойтись без участия Эрмитажа, которого сейчас нет в списке задействованных музеев. Да и вообще, за что ни возьмись из важнейших эпизодов «золотого века» — хоть за турецкую войну, хоть за пугачевский бунт, хоть за «еврейский вопрос» с чертой оседлости, хоть даже за чересполосицу фаворитов, — все они чреваты для кураторов «геморроидальными коликами», от каковых якобы и почил в Бозе низложенный Петр III. Бухтению знатоков и любителей русской истории не видно было бы конца. Словом, формат под названием «Путь к трону» выглядит в данном случае и более уместным, и более адекватным оперативным возможностям организаторов.
Отрезок времени от бракосочетания наследника русского престола с немецкой принцессой Софией Фредерикой Августой Ангальт-Цербстской (домашнее прозвище — Фике) до восшествия последней на этот самый престол выглядит действительно занимательным. Он был весьма долгим, протяженностью в 18 лет (эти годы Екатерина Алексеевна впоследствии назвала самыми ужасными в своей биографии), и наполненным кучей драматических событий, которые нечасто попадают в научпопрейтинги, не говоря уж о медийных интерпретациях. Чего стоит хотя бы история о том, как будущая императрица попала под следствие по делу о государственной измене. Она и впрямь плела нити политического заговора вместе с канцлером Алексеем Бестужевым — не столько против действующей правительницы Елизаветы Петровны, сколько против собственного мужа, коего не следовало, по ее мнению, допускать до трона.
В экспозиции фигурирует письмо Екатерины, где она приносит «дщери Петровой» всяческие уверения в полнейшей лояльности. Как ни удивительно, прием сработал: угроза ссылки в монастырь от великой княжны была отведена.
Разного рода дворцовые интриги на выставке обозначены, но улавливать их придется самостоятельно. Допустим, в витрине лежит жалованная грамота Григорию Орлову на графство, датированная 1763 годом, и никто вам не станет объяснять, за что вдруг офицеру лейб-гвардии Семеновского полка подобная честь. Или вот среди портретов вельмож и фрейлин мелькнет вдруг изображение Елизаветы Воронцовой — а ведь это та самая дама, с которой супруг Екатерины открыто сожительствовал, иной раз даже вовлекая жену в подобие свингерских вечеринок. И сколь же пронзительным, хотя и нелепым, выглядит последнее письмо низвергнутого Петра III недавней спутнице жизни:
«Ваше величество, я ещо прошу меня, который ваше воле исполнал во всем, отпустить меня в чужие краи, с теми, которые я, Ваше величество, прежде просил, и надеюсь на ваше великодушие, что вы меня не оставите без пропитания».
Написано корявым полууставом, с кучей грамматических ошибок. Петр Федорович плохо знал русский язык в отличие от Екатерины Алексеевны. Оба были урожденными немцами, да и вообще состояли в троюродном родстве по линии голштинских герцогов, но будущая императрица российским реалиям научилась быстрее и лучше. Сим победила.
Самый эффектный экспонат выставки (их довольно много, но в немалой степени они антуражны: тут и гвардейские мундиры, и фарфоровые сервизы, и бронзовые бюстики) — так вот, эффектнее всего преподнесены маскарадные сани, в которых Екатерина разъезжала по Санкт-Петербургу на Масленицу. Вернее, могла разъезжать: свидетельств тому не осталось. Любопытнее всего, что среди украшающих это транспортное средство деревянных скульптур — тритонов, грифонов, купидонов — наиважнейшей по смыслу оказывается статуя Минервы. Той самой италийской богини мудрости, покровительницы наук и искусств, ставшей римским аналогом древнегреческой Афины Паллады и символом Екатерины Великой. Она одна знала, с кем себя нужно сравнивать, поэтому озаботилась подходящей аллегорией задолго до коронации. Иногда мечты сбываются.
