Цивилизация
Встретив в бане музыканта (Олег Гаркуша), бандит (Александр Мосин) рассказывает тому о совершенном ранее убийстве и о том, что есть где-то между Петербургом и Угличем загадочная Колокольня Счастья, которая забирает людей. Вокруг колокольни — ядерная зима и вымершие селения. Что там приключилось, никто не знает, но зато патриарх велел пускать всех. Назад, правда, еще никто не возвращался, хотя, как говорят, колокольня забирает не каждого. Бандит намеревается попытать счастья, прихватив друга (Юрий Матвеев), которого принудительно лечат от алкоголизма. «Я тоже хочу», — говорит музыкант.
Черный джип, отправляющийся за вроде бы желанным, но донельзя неконкретным даром, постепенно заполняется пассажирами: друг бандита, отец друга, проститутка (Алиса Шитикова), мальчик-пророк из телевизора (сын режиссера Петр Балабанов).
Кто-то хочет счастья, кто-то ничего уже не хочет, кому-то все равно, про кого-то совсем ничего не понятно, но всем неизвестность обещания колокольни представляется более уместной, чем привычное течение жизни.
Про «Я тоже хочу» с подачи самого Алексея Балабанова нередко говорят как про последний фильм, и он правда похож на подведение итогов. Если понимать под этим не попытку финальных умозаключений с большой буквы,
но несколько растерянный и уставший взгляд даже не на пройденный путь, а прямо перед собой.
Когда уже ничто не может отвлечь от фатальной сфокусированности на чем-то своем.
Перед экраном возникает странный для кино эффект: как если смотришь в окно электрички и не знаешь, сколько времени это продолжается. И почти никогда не бывает скучно пялиться в это окно, хотя спроси кто, на что же ты там глазеешь или что увидел, вряд ли удастся ответить.
Разве что когда через белизну экрана побежит голая баба мимо покосившихся пустых изб, занесенных снегом.
Сами же персонажи фильма и вовсе мало на что обращают внимание.
Пока герой Гаркуши невозмутимо ждет спутников на заднем сиденье машины, где-то за его спиной на звуковой дорожке разворачивается продолжительная сцена аварии: кажется, некто последовательно таранит с десяток припаркованных автомобилей — сцена для хита на YouTube, но здесь ни человек в кадре, ни камера не уделяют ей и толики внимания. Ничто не отвлекает от собственных переживаний. Похищенный из больницы мордоворот излагает оригинальную концепцию употребления водки: «Мне интересно менять состояния. Иначе скучно.
Интересно же, когда плохо, потом хорошо, потом опять плохо».
Из ватного морока прорываются иногда короткие откровения на платоновском языке: «Проститутка я. Туловищем торгую», — говорит взятая с обочины зареванная выпускница философского факультета. При прочтении описания фильма неизбежно приходит на ум аналогия со «Сталкером» Андрея Тарковского: путешествие нескольких случайных персонажей в некую зону к месту, которое способно дать нечто, но никто не знает, что именно. Но нет, это не потусторонний «Сталкер» с его позднесоветским фантастико-философским первоисточником братьев Стругацких, а именно фантастический реализм, как определяет жанр сам режиссер. Сродни тому, что прорастал в землю в «Котловане» Андрея Платонова, где язык превращал бытописание в тревожное наваждение.
В повести Платонова слово «счастье» на разный лад повторялось едва ли не по три раза на странице, но так и осталось неуловимой для определения и понимания сущностью.
В фильме Балабанова это слово также раскладывается на разные голоса, но с такой интонацией, что стирается любая возможность его наполнения. «Счастья хочу» — а что за счастье такое, в чем оно для каждого отправившегося к колокольне? Собственно, не обретая никакого содержания, оно оказывается антитезой жизни.
Не то чтобы герои были отчаянно несчастными людьми, но жить им определенно в тягость.
Может, это и есть отчаяние: спокойное, глухое, бесчувственное.
«Вощев добрел до пивной и вошел туда на искренние человеческие голоса. Здесь были невыдержанные люди, предававшиеся забвению своего несчастья, и Вощеву стало глуше и легче среди них».
