Цивилизация
Красивая жизнь адвоката (Майкл Фассбендер) — это уверенная улыбка, «Бентли», благоглупости с брюнеткой (Пенелопа Крус) под белыми простынями и бриллиант под три карата в залог любви до самой смерти. Красивая жизнь наркоторговца (Хавьер Бардем) — это идиотская прическа, собственные ночные клубы, сафари с хищной шатенкой (Кэмерон Диас) и пара домашних гепардов. Желание быстро улучшить финансовое положение приводит успешного работника сферы юридических услуг к новому типу профессиональных отношений с клиентом. Посредником в приобретении товара у третьих лиц выступает циник в идиотской ковбойской шляпе (Бред Питт). Где-то к югу от границы живущие некрасивой жизнью некрасивые люди упаковывают кокаин в бочки, грузят их в цистерну и заливают дерьмом. В самом буквальном смысле.
Сценарий нового фильма Ридли Скотта написал Кормак Маккарти, а значит, грузу не суждено спокойно достичь пункта назначения и те, кто пойдут долиной смертной тени, не смогут не убояться зла.
Ведь зло у классика американской литературы всегда страшнее смерти.
Маккарти перебрался в Техас почти сорок лет назад, а герои его книг исходили границу с Мексикой, пролив немало пота и крови. И казалось бы, в этой плотнейшей прозе было столько насилия, столько фактурной красоты, столько наэлектризованного молчания и библейской мощи — бери и снимай. Но когда Билли Боб Торнтон экранизировал роман «Кони, кони», первый в посвященной той самой границе трилогии, многие утвердились в том, что слова эти на язык кино не перевести.
Разубедили братья Коэны, превратившие «Старикам тут не место» в роскошный бенефис пугающей прически Хавьера Бардема. Затем был Джон Хиллкоут с недооцененной «Дорогой».
То, что породил новый союз, может напоминать о чем-то бывшем, но не похоже ни на что из возможного.
Ридли Скотт посвятил фильм брату Тони, прыгнувшему с моста год назад, и может показаться, что материал этот подошел бы младшему Скотту: в его «Гневе» герой шел через Мексику навстречу смерти, а в финале другого фильма героиня сообщала, что все истории заканчиваются одинаково — падением.
Еще покойный не чурался дикостей, и их в «Советнике» хватает. Пока гепард бежит за лошадью, это кажется неловким. Когда самого быстрого хищника пускают за зайцем — уже странным. Но за гепардом у бассейна следует гепард у рояля, и тут уже не знаешь, как реагировать. Да еще на спине у героини Диас — гепардовые пятна.
Странности странностями, только Тони Скотт в лучших историях тяготел к романтизму, к красивой трагедии следования кодексу чести. Кормак Маккарти сочинил для Ридли Скотта нечто принципиально иное, внеморальное. Принято подмечать, что у Маккарти нельзя единожды оступиться и вернуться на спасительную тропу: увяз коготок — пропала птичка.
Торжество зла принимают за расплату: согрешил — будешь наказан.
Но если это и правда про зло, то не про новозаветное, которое не обладает собственным существом, а есть только вселенский дефицит добра, и, кажется, уже даже не про библейское, но про какое-то манихейское, утверждающее собственную сущность, ненасытное. «Алчность доводит до крайностей?» — «Алчность и есть крайность». То, что называют злом, оказывается животной потребностью сожрать слабого, голодом, но не мучительным, а предвкушающим.
В столкновении с ним незнание — страшная сила. «Ты согласен?» — «Да». — «Не буду говорить, что ты знаешь, на что подписываешься. Ты не знаешь». Страшная сила, которая работает против всякого слабого, оказавшегося не на своем месте.
Или даже того, кто казался сильным, но встретил того, чьи посягательства на место оказались более весомыми.
Тут можно подумать, что фильм представляет собой перегруженный пафосом старческий клекот о деградации общества, распаде миропорядка, воцарении тьмы. Это не так. Скотт доводит до абсурда мрачную иронию Маккарти. Гепарды рифмуются с байками. Карманный тросик для резки человеческих голов превращается в многометровую струну. На фасаде цеха ассенизации, где топят в дерьме миллионы, выведено: «Мы выкачаем все». Кадр проверяется на прочность, когда в него помещаются излучающие самонадеянность мужчины с обложек.
Сетуя на непостижимость женщин, герой Бардема рассказывает герою Фассбендера про сексуальный контакт подруги с его машиной. Он рассказывает, а Скотт издевательски показывает.
Рассказов здесь вообще много, но не оттого, что сценарист — великий писатель, а режиссер не может перейти от слов к делу. Разговоры — важное проявление той самой губительной слабости. К герою Фассбендера никто не обращается по имени, все зовут Советником, хотя советов он не дает, да и вообще говорит реже, чем слушает. А выслушивать приходится разное. Каждый изъясняется философскими максимами, готовыми афоризмами, делится мудростью. «Запомню, приму к сведению, отлично сказано», — учтиво отвечает новообращенный, не осознавая, что пророки ложные, хоть советы и дельные.
Пусть говорят — действие, врывающееся на экран короткими перебивками, происходит в других местах и декорациях. И когда в финале случается что-то вроде звонка Богу, пора уже усвоить, что, даже если сказанное никак не вяжется с говорящим, это уже неважно. Ведь все важное произошло с первым сказанным словом, если не задолго до него.
