«Нелегальный иммигрант – иностранный оккупант»: о чем были «Русские марши»

Примечание: редакция не поддерживает ксенофобские лозунги, призывы к насилию и дискриминацию по признаку национальности. Все подобные высказывания приведены в тексте как цитаты с ознакомительными целями, и выражают точку зрения лишь тех, кто их публично скандирует.

Русский прайд

Первый «Русский марш» 2005 года появился в результате противоестественного, на первый взгляд, союза «Евразийской молодежи» с «Движением против нелегальной иммиграции» (организация запрещена в России) (ДПНИ). Противоестественным союз был потому, что евразийцы — это последователи Александра Дугина, для которого СССР был одной из форм существования Российской империи, а его распад — личной трагедией. Лидером же ДПНИ был Александр Белов-Поткин бывший видный член радикального антисоветского ультранационалистического, монархического и антисемитского общества «Память».

Тем не менее, не вдаваясь в теоретические баталии, 4 ноября 2005 года активисты устроили в Москве шествие. Выбор даты был символичен. Только что учрежденный День народного единства был призван создать для России новую, несоветскую идентичность, и заменить годовщину Октябрьской революции 7 ноября в качестве осеннего праздника. Точно так же собравшиеся на «Русский марш» несистемные правые порвали со своими предшественниками из 1990-х годов, которые требовали восстановления СССР, и сосредоточились на России в границах 1991 года, для которой Средняя Азия и Закавказье — это зарубежье.

Сбор на первый «Русский марш» был объявлен в 11 утра на Чистопрудном бульваре, откуда колонна организованно двинулась к Славянской площади. Люди шли под барабанный бой, непрерывно заряжая лозунги «Слава России», «Русские, вперед!», «Россия для русских, Москва для москвичей, давай-ка отсюда [убирайся] скорей!».

Помимо лозунгов, сам внешний вид многих участников выражал радикальное неприятие ими идей интернационализма, мультикультурализма и дружбы народов: берцы, бритые головы, куртки-бомберы, германские символы и прочая скинхедская атрибутика. В какой-то момент на двух-трех тысячную толпу выбежали несколько десятков антифашистов с криками «фашизм не пройдет». Они начали закидывать «Русский марш» надутыми водой презервативами, но были быстро оттеснены в сторону милицией, перед которой стояла задача любой ценой предотвратить драки. Напоследок антифашисты кинули в толпу несколько дымовых шашек и взрывпакет, после чего ринулись убегать так быстро, что милиция задержать их не смогла.

«Во Франции банды иммигрантов убивают белое население. Скоро и в Москве начнут убивать русских людей, если мы это не предотвратим», — объясняли участники акции журналистам свою мотивацию. Впрочем, Белов-Поткин разъяснил это в более развернутом виде сам, выступая с трибуны на Славянской площади.

«Пришла пора задуматься — кто в доме хозяин? Мы — русские люди! Мы не дадим, чтобы Москва превратилась в Баку или Стамбул. Прогоним оккупантов, приехавших с Запада или спустившихся с гор с мешком героина! Открыли границу с Таджикистаном, откуда в Россию идет поток наркотиков! Говорят, что в этом состоят наши геополитические интересы. Ср**ть я хотел на эти интересы!», — говорил он.

Места хватило на всех

Националисты были сами в шоке от собственного успеха. Его трудно измерить формальными метриками, но для участников и наблюдателей дисциплинированный марш по московским улицам колонны заряженных на борьбу молодых людей выглядел как рождение новой силы. Кто-то их сравнивал с гитлеровскими штурмовиками эпохи борьбы за власть, кто-то видел угрозу стабильности государства, а некоторые — считали ответом на вызовы той эпохи. Этническая преступность, уличные межнациональные конфликты и теракты исламских радикалов реально волновали российское общество той поры, особенно молодежь из крупных городов.

Для молодых людей первична была не столько идеология, сколько мощь, которую человек ощущает, маршируя в колонне по городу. Для кого-то это было живой демонстрацией, что русские могут быть организованной силой, а не деморализованной аморфной массой, утратившей гордость и идентичность, — как минимум, так это виделось националистическим и патриотическим публицистам начала 2000-х годов.

Поэтому шествие стало ежегодным. Со временем лидером в его организации стал Дмитрий Демушкин, руководитель эпатажного движения «Славянский союз» (организация запрещена в России) с соответствующей аббревиатурой СС. Помимо него, в оргкомитет акции вошли несколько депутатов Госдумы: бывший член партии «Родина» Дмитрий Рогозин, один из лидеров «красно-коричневых» 1990-х Виктор Алкснис, и ЛДПР-овец Николай Курьянович.

В 2008 году на «Русском марше», собравшемся прямо на Старом Арбате, начались масштабные столкновения с ОМОНом, что привело к задержанию не менее 800 человек.

Постепенно популярность марша росла, а идеологической чистоты рядов в нем не прибавлялось. Его ядром всегда оставались националисты, чьей главной повесткой была борьба с миграцией, диаспорами, преступностью и, как они считали, духовным разложением русских. Среди некоторых националистов популярностью пользовался классический антисоветизм и симпатия к Белому движению.Какую-то часть аудитории составляли откровенные неонацисты, без всякой иронии приветствующие друг друга нацистским салютом, в просторечии — «зигой». Не разворачивали знамена со свастиками они в основном потому, что это привело бы к пиар-катастрофе и немедленным жестким столкновениям с милицией.

«Что плохого в расизме или национализме? Почему мы, белые, должны терпеть вонючих негров или хачей? Хачи танцуют здесь лезгинку, трахают русских девушек, режут русских людей. Это уже чересчур», — цитировали подобных участников журналисты.

Их лозунги обычно звучали как «Власть белым», «Россия для русских, Москва для москвичей», и «Нелегальный иммигрант – иностранный оккупант».

С другой стороны, завсегдатаями марша были Алкснис и полковник Владимир Квачков, — в те моменты, когда он не сидел в тюрьме. Оба они были старыми советскими патриотами и никогда не выражали симпатий к Гитлеру, СС и другим подобным фигурам. Неподалеку от них вышагивали люди с хоругвями и иконами, которые поддерживали консервативные изводы православия и традиционные ценности.

В 2011 году на «Русский марш» в Люблино вышел Алексей Навальный — его взгляды всегда были предметом дебатов, но по большей части он ассоциировался с либерализмом. Выступая на митинге, он в основном затрагивал вопрос борьбы с коррупцией, но впоследствии он не раз говорил, что поддерживает многие лозунги шествия и их участников. Это привело его к жесткому конфликту со многими другими либеральными деятелями, для которых русский национализм был главным врагом. Критикам Навальный отвечал, что проблема заключена не в национализме, а в замалчивании и игнорировании тем, поднимающихся на «Русском марше».

На 2011 год пришелся пик популярности «Русского марша». За год до этого, в ноябре 2010 года, в Москве произошло резонансное убийство футбольного фаната Егора Свиридова выходцем с Северного Кавказа. Возмущение в националистической среде вылилось в знаменитое противостояние фанатов с милицией на Манежной площади 10 декабря. Тогда лишь чудом удалось избежать кровопролития, и многие месяцы страну сотрясало эхо того убийства, что шло на руку националистам и способствовало популярности «Русского марша» на следующий год.

Конец эпохи

Но со временем ежегодное шествие теряло свой заряд. Во-первых, власти запретили ДПНИ за экстремизм, а сам Белов-Поткин начал становиться фигурантом уголовных дел, под следствием оказался и Демушкин. Во-вторых, тема межнациональных конфликтов постепенно теряла актуальность, скинхеды уходили из моды, а среди нового поколения молодежи радикальные националистические взгляды считались моветоном. Российские власти прекрасно понимали, насколько остро общество реагирует на совершенные выходцами с Кавказа убийства.

Поэтому когда в 2013 году мигрант-азербайджанец Орхан Зейналов зарезал в бытовом конфликте жителя Бирюлево Егора Щербакова, задержание преступника было проведено быстро и максимально жестко: сотрудники правоохранительных органов наступали на Зейналова ногами, а он прямо под камеры журналистов выл и умолял о пощаде. Демонстративность этой показанной по телевидению сцены была очевидна, но посыл был ясен: власть способна решить проблемы и без националистических погромов.

В 2013 году «Русский марш» окончательно отправился под откос, когда он раскололся и разделился надвое. Те, кто скорее склонялся к идеям «имперства», государственничества и верноподданничества — то есть, был антиподом бунтаря — стали собираться на марш в районе Октябрьского поля. Те же, кто искал бунта и для кого на первом месте были борьба с миграцией и национализм, иногда переходящий в нацизм, собирались в Люблино. С 2014 года раскол стал еще более очевиден: если участники марша у Октябрьского поля, как правило, испытывали энтузиазм и эйфорию в связи с присоединением к России Крыма, а так же поддерживали «ДНР» и «ЛНР», то на шествии в Люблино эти идеи популярностью не пользовались. Там скорее можно было встретить транспаранты вроде «Мы против запрета Русских! Свободу слова! Свободу собраний! Свободу союзов!» и подобные им.

С каждым годом «Русский марш» все больше терял актуальность, пока наконец в 2021 году от него не отказались сами организаторы. «Акция задумывалась нами еще в 2005 году. Раньше различные националистические движения строили колонны и устраивали шествие, принимая политическую декларацию. Сегодня националистических движений, увы, не осталось. Все организации разгромлены и запрещены, как, впрочем, и другие оппозиционные объединения. Возможно, соберутся 30−50 человек, но они, конечно, никуда дойти не успеют, а будут задержаны полицией», — рассказал журналистам Демушкин, на тот момент уже давно открестившийся от заигрываний с провокационными аббревиатурами и подающий себя как национал-демократа.

Сегодня «Русский марш» — не более чем реликт истории 2000-2010-х годов, от которой остались лишь память да фотографии. Его бывшие лидеры либо умерли, либо оказались в тюрьме, либо ушли из политики, либо влились в политику официальную. И даже зарегистрированный Демушкиным торговый знак «Русский марш» утратил защищенный статус в ноябре 2024 года.

И не видно нигде очереди из людей, горящих желанием присвоить его себе.