«Тюрьмы лучше, чем в России»: российский ученый Каверин — о задержании в Афганистане

— Афганистан для обычного человека представляется местом для работы, мягко говоря, небезопасным. Почему вы не побоялись поехать туда?

— Про Афганистан слишком много стереотипов. У страны, в том числе с подачи западных СМИ, крайне мрачный имидж, но реальная картинка гораздо сложнее.

Я был там трижды при нынешней власти и трижды при Республике (Исламская Республика Афганистан — официальное название страны с начала двухтысячных по 2021 год. Весной 2021-го США объявили о выводе войск из Афганистана, после чего проамериканский режим быстро пал под ударами «Талибана» (движение внесено в список террористических организаций). — «Газета»). Суммарно, наверное, я провел в стране десять месяцев. Некоторые в научной среде говорят, что, мол, ты не настоящий исследователь, если ни разу не был в регионе, который изучаешь. Другие говорят, что если не провел там хотя бы месяц или год. Я поднимаю ставки: пусть человек посидит в «своей» стране хотя бы неделю (смеется).

Возвращаясь к вопросу, Афганистан — непаханное поле для этнографа и прочих, потому что исследователи обычно либо боятся туда ездить, либо не хотят или не могут вкладывать средства. Почти 50 лет (после 1978 года) полевые академические исследования там проводились минимально. Тем временем языки, культура, искусство малых народов и региональных групп слабеют и могут пропасть.

Недавно на востоке Афганистана произошло страшное землетрясение с тысячами жертв. Один из пострадавших районов (уезд Нургал провинции Кунар) я посетил в июне. Даже не знаю, что там сохранилось из старых домов, покрытых резьбой по дереву. Ну, главное, что людей жалко, остальное мелочи.

— Как вы впервые попали в Афганистан?

— Когда я учился в бакалавриате по журналистике, увидел вакансию корреспондента на это направление в крупном информационном агентстве. Мой отклик даже не рассмотрели, но я, уже интересуясь культурой народов Средней Азии, осознал, что не боюсь туда поехать. Нашел «ВКонтакте» двух человек, которые живут в Кабуле и знают русский, через год приехал к ним в гости как турист. При Республике мало куда можно было попасть, кроме крупных городов и провинции Панджшер. Так я погулял по Кабулу и съездил в Панджшер. Все было вполне спокойно.

Позже стал приезжать, чтобы собирать материалы по культуре и языку, с каждым годом расширял свою базу контактов, всего у меня в телефоне их скопилось порядка 150: журналисты, ученые, учителя, чиновники, врачи, военные, инженеры, водители, дуканщики (торговцы), обычные крестьяне и пастухи, у которых я гостил. Теперь это стало одним из упреков в моей адрес, дескать, зачем мне столько номеров афганских граждан?

— Прежде вас не подозревали в шпионской деятельности?

— Подобные разговоры за моей спиной начались еще в 2017 году, с моей второй поездки в Афганистан. Причем и в России некоторые считали, что с подобной внешностью и знанием языка я непременно должен работать в каких-то структурах. Мне все это смешно, потому что чувствую свою полную невостребованность со стороны государства.

— Что вы имеете в виду под невостребованностью?

— Есть магазин «Смешные цены», а бюджетный сектор в России должен называться «Смешные зарплаты». Приходите к нам посмеяться или поплакать. Поэтому я много лет работаю как верстальщик в издательстве комиксов. Заработанное я вкладываю в свои научные исследования, поездки, приобретение книг и экспонатов для выставок. Тяжело, но получается.

В Афганистане же как раз наоборот, я больше чувствовал свою востребованность. Там сельские интеллигенты и их столичные родственники мне говорили: «Возвращайся, не бросай нас, изучай нас, языки, культуру. Мы по тебе скучаем, мы тебя ждем, оставайся у нас». В современной России, либо в Москве, люди довольно замкнутые, отмалчиваются, вечно заняты. А в Афганистане многие открытые, легко познакомиться, подружиться.

— Как изменился Афганистан после ухода американцев?

— Главное, что закончилась гражданская война. Потом, при Республике зашкаливала коррупция. Сейчас, как и в любой стране, она тоже присутствует, но не так ярко выражена. Афганистан всегда был страной контрастов, а Исламский Эмират Афганистан — поистине страна чудес: пастух может пожаловаться на министра, и того арестуют. Думаю, для некоторых стран подобное звучит удивительно и даже невозможно.

Со мной вместе сидел имам мечети, он же следователь одного из управлений, за то, что получил взятку порядка 50 тысяч афгани. Курс афгани чуть выше рубля, средняя зарплата в стране — 9–10 тысяч.

— Новая власть пытается бороться с бедностью?

— Есть прогрессивные стороны, например, система налогообложения. Бедные вообще не платят налоги, богатые платят значительный, повышенный процент. Нижний средний класс и малый бизнес также освобождены от уплаты налогов.

У многих событий в стране второе дно, например, активно идет дорожное строительство, но поговаривают, что это проекты времен Республики и что деньги дают иностранцы.

В СИЗО бывший талиб мне рассказал, что ООН выделяет на одного заключенного в сутки 55 долларов, хотя расходы явно ниже. Другой чиновник это отрицал. Так что информация противоречивая, позже я обязательно подготовлю ряд обоснованных публикаций с указанием источников. Я добросовестный исследователь и публицист, должен высказываться объективно. Кроме того, там я гость и должен оставаться нейтральным, также соблюдая предписания официальной власти.

Афганистан — страна контрастов. Многие люди жалуются на нищету, но выбрасывают половину продуктов. Просто у афганцев принято чрезмерно накрывать стол, особенно на свадьбах.

— При талибах можно спокойно передвигаться по стране, без оружия и охраны?

— Абсолютно, до ареста я не имел никаких проблем и никаких претензий к нынешнему режиму, поездки проходили дежурно. Впервые за долгие годы открыта вся страна, все 34 провинции. Их можно спокойно посещать, зарегистрировавшись в министерстве информации и культуры. Оно выдает необходимый документ, далее приезжаешь в провинцию и получаешь свою разрешительную бумагу на втором уровне. Этого, в принципе, достаточно для безопасных поездок и отсутствия претензий силовиков.

На одном из первых допросов у меня поинтересовались: «Зачем ты скрыл себя от муджахидов?», то есть от их службы безопасности. Жаловались, что они в течение двух недель не имели понятия, где я. А дело в том, что на «чек-поинтах» по пути постовые заглядывали в нашу машину, но не подозревали, что я иностранец. Походил на местного, поэтому вообще никто нигде не спрашивал у меня документы, так они и потеряли меня из виду.

— Тогда почему вас не объявили в розыск?

— У них копилось досье на меня, но не было достаточных улик, чтобы арестовать меня по прибытии в страну или объявлять в розыск, поэтому оно могло бы спокойно пролежать еще несколько лет. В какой-то мере даже хорошо, что это произошло сейчас, а не когда со мной была бы группа студентов, ученых или туристов. Задержали меня по чистой случайности, в последний день в Афганистане, когда я должен был переночевать в городе и утром выехать в Таджикистан.

— Что спровоцировало арест?

— Произвол местных дураков. На въезде в город сотрудник службы безопасности, она же разведка, увидел, что машина набита сумками. Спросил удостоверение личности. Я сказал, что у меня не удостоверение, а паспорт, показал, он взглянул, выхватил из рук мой смартфон и сказал, что задержит минут на пять поговорить. Дальше при грубом обыске посыпались надуманные обвинения: сначала — что я контрабандист, потом — что я преподаю персидский будущим игиловцам (террористическая организация «Исламское государство» (организация запрещена в России) запрещена в РФ), которых Россия могла бы заслать в Афганистан. В общем, шизоидные версии, которые сочиняли на ходу.

На следующее утро пришел начальник местной разведки, очень грубо со мной разговаривал. Припомнил войну с Советским Союзом, говорил, что русские — это враги, что «мы никогда не будем с вами друзьями», что правительство России — кафиры, с которыми не надо сотрудничать.

Возможно, триггером стало то, что в моих вещах нашли пачку открыток, отпечатанных лет 20 назад, и среди них портреты полевого командира Ахмада Шах Масуда — главного врага «Талибана». Открытки я свободно купил в столичном дукане. Может быть, из-за них меня и отправили в Кабул.

— В каких условиях вас держали?

— Первую ночь я провел в гостинице, потом меня сопроводили на такси до Кабула, хочу отметить, все за мой счет. Всего я побывал в двух офисах и в СИЗО.

По сравнению с образом российской тюрьмы, который сложился в массовой культуре, в Афганистане все лучше. Если в России мы наслышаны о понятиях, избиениях, изнасилованиях и прочем, то в афганском СИЗО условия, комфорт на уровне российской провинциальной больницы. То есть не шик, но приемлемо. В афганской тюрьме (не путать с СИЗО) можно ходить в своей одежде, готовить из своих продуктов, иметь любую литературу, ручку, бумагу, звонить, встречаться с близкими. С последними можно даже проводить до трех часов в отдельной палатке.

В СИЗО я сидел в одиночке, но нас там было два — четыре человека. Комната четыре на четыре метра, никаких нар, мебели, на полу ковролин, матрасы и одеяла. Круглосуточно горит свет, ведется видеонаблюдение в целях безопасности. Помещение без окон, но с кондиционером — не режим Республики, талибы понимают, что человеку надо как-то дышать.

— При проамериканском режиме условия были хуже?

— Они были откровенно садистские, особенно в СИЗО, хотя в тюрьме тоже было несладко. Пытки, переполненные камеры, где, извините, никто не убирался, вонь стояла чудовищная. Кормили водой из-под вареных овощей. Не давали спать, ходил надзиратель и палкой бил по решетке. По полу камеры могли разлить воду и пустить ток. Я знаю это от местных жителей, соседей по камерам. Сами талибы через это прошли, они сидели там месяцы и годы, особенно опытные функционеры, которые сейчас у власти. Поэтому, я думаю, они не лишены гуманизма и решили, что при их режиме такого не должно повториться.

— Но вы говорили, что вас били на допросах.

— Ну, слегка, по местным меркам, условно, погладили. Били кулаком и палкой немножко, для устрашения. Было заметно, что человек сдерживается и старается не оставить синяков. Больше угрожали. Электрошокером, обещали переломать кости, избить в котлету, «выдавить глаза, чтобы смотрели в другую сторону», позвонить детям со словами: «Ищите себе другого отца», и много всего прочего. Глумились много: «Ты тут сдохнешь».

— Это когда вас пытались расколоть уже как шпиона?

— Да. В каждой конторе меня пытались запугать, повторяли одни и те же вопросы, чтобы поймать на противоречиях. Я ждал, когда принесут электрошок, чтобы я под ним сказал то же самое, и от меня наконец отстали. Но электрошок так и не появился.

Более того, среди сотрудников всех этих спецслужб я встретил много душевных людей, которые хорошо со мной обращались, более человечно, чем я рассчитывал. Понимаете, несмотря на то, что я, безусловно, в обиде, — как добросовестный исследователь я должен объективно перечислять как негативные, так и положительные моменты.

— Вы также жаловались, что вас обокрали…

— Пропали две маленькие коробочки с драгоценными камешками долларов на 300. Они доехали со мной до Кабула, а там их не внесли в опись, чего я не заметил в суматохе. Еще исчезли некоторые современные, дешевые украшения, которые я покупал друзьям, палас, несколько килограммов курута (сушеный творог) и по мелочи: пауэрбанк, зарядка от ноутбука, жесткий диск, карты памяти. Меня уверяли, что «даже иголка не пропадет» в период ареста, но иголка, которая открывает смартфон, у меня тоже пропала.

— Вы переживали в какой-то момент, что не вернетесь в Россию?

— Больше всего я переживал, что у меня просрочится абонемент на облачное хранилище и пропадут все собранные материалы. Конечно, волновало и то, что за меня беспокоятся близкие люди, начиная с мамы, что я их подвожу. Лично за себя не так уж волновался.

Я понимал, что меня не убьют и, по всей видимости, не покалечат. В руках государства мне обеспечен некоторый уровень законности, базовые гарантии. Говоря о стереотипах про Афганистан: некоторые писали, что мне грозила смертная казнь, — это неправда. Более того, любое насилие против задержанных запрещено указом верховного лидера. Заключенный может пожаловаться на талиба, который его ударил на допросе, и того арестуют, дней 30 продержат в СИЗО до помилования. С такими силовиками мы находились в одной камере.

Я, как иностранец, в начале всей истории не знал своих прав. Их не зачитывают, адвокат не предоставляется, контактов с внешним миром долгое время не предусмотрено. Иная система.

— Кто сидел вместе с вами?

— Пожилой китаец несуразного вида, который сфотографировал военных. Он говорил только по-китайски и мучился без палочек. Я ему из сухой лепешки их сделал. А афганцы себе делали четки из косточек фиников, кидали одна на другую, перебирали, когда отсчитывали молитву. Кормили, кстати, приемлемо, трижды в день, просто пища нездоровая, очень жирная. Мясо давали, но не каждый день.

Кроме китайца все были местные, в том числе талибы, бывшие сотрудники разведки. Очень много людей сидит по доносам, зачастую, ложным. Обстановка всегда была дружеская, мы старались друг друга поддерживать как товарищи по несчастью, я немного учил их русскому. Я всех помню, пока летел в Россию, на всякий случай, в самолете выписал их имена.

— На стенах камеры были послания от предыдущих сидельцев?

— Были надписи и на латинице, и по-персидски, мне было интересно это изучить. Я в каждом помещении, где сидел, оставлял на стене самое народное русское слово из трех букв. Меня каждый раз это страшно веселило и постоянно ободряло. Как я объяснил местным, это национальная русская подпись. Если русский человек попадет в это место, он поймет, что здесь был другой русский, и это его поддержит.

— Ходят слухи, что в итоге вас «обменяли» на гуманитарную помощь, которую Россия прислала Афганистану после землетрясения.

— Я так не думаю. Более того, я вообще не связываю свое освобождение с действиями российского МИД, посольства и консульства. Изнутри не ощущалось никакого внешнего воздействия на мою судьбу. Того же китайца отпустили через 15 дней, а я провел в заключении 52 дня.

Сам следователь мне сказал: «Ты выйдешь, потому что на тебя нет однозначных улик, только косвенные подозрения». На тридцатый день кончилось следствие, которое шло неспешно. В тот же день меня отвезли на встречу с сотрудниками российского консульства. Им официально сообщили о моем местонахождении за день-два до этого, после полной тишины о моей судьбе.

На тридцать девятый день был суд. Это быстро, суда можно ждать и месяц, и два. Суд снял все обвинения. Судья сказал: «Ну, 40 дней тебе достаточно, больше на политические темы ни с кем не разговаривай. Завтра придет распоряжение в СИЗО, и тебя выпустят, соберешь вещи, поедешь к русским». Но еще 12 суток я просидел просто так, из-за каких-то проволочек. Поэтому в последние два дня я объявил голодовку. Пришел начальник, ласково просил перестать, даже разрешил отдохнуть на лужайке.

— Вы можете свободно вернуться в Афганистан?

— Да, я чист перед законом. Но я зарекся приезжать за свой счет и без гарантий безопасности. До этого я в течение 11 лет всем рекламировал Афганистан как не самую страшную страну в мире и даже собирался с местными друзьями зарегистрировать турфирму, чтобы приглашать россиян. Больше я пропагандировать туристические поездки в Афганистан не буду, и сам вернусь, только если будет приглашение от кого-то и сопровождение. Я по-прежнему не имею больших претензий к режиму, но больше не хочу становиться жертвой произвола отдельных силовиков.

— У меня сложилось мнение, что вы довольно негативно относитесь к проамериканскому режиму и лучше — к «Талибану». Но все-таки до недавнего времени наша страна считала их террористической организацией?

— Я не политолог. Думаю, российские власти приняли решение, которое вполне соответствует текущей конъюнктуре в мировой политике.

Когда мы говорим о действиях «Талибана», нельзя забывать о том, что творила Республика, и как относились, например, к военнопленным талибам.

— Жестокость порождает жестокость, ненависть порождает ненависть?

— Так и есть, к сожалению. В целом у меня сложилось впечатление, что здесь, пока что, не настолько ценят человеческую жизнь, как это принято в России и европейских странах.

— Вы считаете это следствием долгой войны?

— Я не могу сходу так объективно оценить, но забивание камнями, например, было традицией задолго до войны, и безусловно повлияло на общественное сознание.

— А что касается положения женщин в Афганистане?

— Пока неразрешимая проблема — образование девочек после шестого класса. Сказано, что это поставлено на паузу, но сколько продлится пауза, неизвестно.

Касательно ограничений, на самом деле, выполняются не все. Я видел женщин, которые ходят по городу, даже с незакрытым лицом, особенно на каком-нибудь базаре. Когда был праздник в начале июня, женщины активно шопились на базаре, их было объективно больше, чем мужчин. Есть ситуации, которые местная власть не может и не стремится пересечь.

— Как вы думаете, после наступления мира их общество со временем изменится?

— Не могу давать прогнозы. Но, думаю, если мировые игроки оставят Афганистан в покое и дадут ему развиваться без экономических санкций и военных действий, относительный прогресс неизбежен.

Даже за прошедшие четыре года он очевиден. Среди моих сокамерников были противники режима в прошлом, которые работали в полиции, армии при американцах. Пожив при талибах, они поменяли мнение и говорили мне, как довольны, что в Афганистане наконец установился по-настоящему исламский режим, а прошлое правительство называли неверными и недостойными.

— Я полагала, что после победы «Талибана» были массовые репрессии против тех, кто сотрудничал с американцами?

— Была люстрация. На начальном этапе кто-то мстил в частном порядке, поэтому могла быть волна насилия, но официально для бывших силовиков, чиновников объявлена амнистия, и они возвращаются из-за границы под гарантии безопасности. Среди таких есть мои знакомые, и их действительно не тронули. Понимаете, при Республике многие были вынуждены сотрудничать с властью, у необразованного человека особо не было выбора, куда идти работать, кроме силовых структур.

Я считаю, что у афганцев та власть, которую они заслуживают, текущее положение вещей соответствуют их взглядам, уровню развития, потребностям. И талибы это не какие-то инопланетяне, которые прилетели и покорили страну, наоборот, это продукт их общества. А вот предыдущая власть была чужеродной и держалась только на том, что ее подпирала оккупационная группа стран из американцев и их союзников.