Конечно, можно было предугадать, что интерес к азиатскому искусству приведет на японские спектакли Чеховского фестиваля множество зрителей не театральных, а киноманов или любителей ориентальной этномузыки, но кто бы мог подумать, что до такой степени? Как две недели назад на представления кабуки, так и теперь на «Сирано де Бержераке» из центра исполнительских искусств Сидзуока, огромный, как вокзал, многоярусный зал доронинского МХАТа был набит, а за дверями остались многие мечтавшие о лишнем билетике.

Конечно, имя знаменитого «оевропеенного» японца Тадаши Судзуки (к концу фестиваля от переводчиков поступило указание называть его исключительно Тадаси Судзуки, и все запутались) в Москве знают. Он уже привозил на прежние Чеховские фестивали свои яркие, замедленные и одновременно напряженно-экстатические спектакли по античным пьесам и даже одну оперу. К тому же Судзуки – один из организаторов театрально-олимпиадного движения, создатель и руководитель большого театрального центра в Тоге, вдохновитель недавнего «Русского сезона» в Японии, благодаря которому Чеховский фестиваль получил ответное нашествие японского искусства.

Вся его деятельность вполне объясняет, почему на спектакль Судзуки кроме зрителей пришло такое количество «культурных» чиновников и видных театральных деятелей, никогда не посещающих чужие спектакли, — политика. Но и театральные зрители получили в этот раз совершенно неожиданное для себя впечатление.

Тут нужно кое-что объяснить. Судзуки считается в Японии авангардистом и экспериментатором, он автор особой, не раз описанной им в книгах системы актерского тренинга, строящийся на предельной концентрации и учащей актера аккумулированную им энергию (режиссер называет ее «животной») в театральном выплеске превращать в эстетическую. Неудивительно, что у Судзуки большая взаимная любовь с Анатолием Васильевым. Кроме того, и на Западе, и в Японии Судзуки числят мастером удивительного соединения двух культур. Дело в том, что в Японии, где традиционные сценические жанры (кагура, но, кабуки, показанные и на этом фестивале) основаны на жестком каноне и весьма условны, современный театр западного типа, появившийся всего сто лет назад, стремится к скучному жизнеподобию. А Судзуки соединил западную свободу по отношению к материалу с восточной условностью, лихие, осовремененные переделки классических сюжетов – с традиционной школой выразительной пластики и необычного, пугающего европейца, голосоведения — резких выкриков и внебытовых интонаций.

Так вот, знакомые с прежними спектаклями Судзуки московские театралы, приготовившиеся к высококачественной и трудной заунывности, неожиданно увидели спектакль занятный и, что называется, «зрительский».

Ход для своей версии «Сирано» Судзуки сочинил вполне простодушный: драматург-самурай Кезо (дело происходит в середине XIX века, в эпоху реставрации династии Мэйдзи, когда прежде закрытая Япония начала постепенно открываться другим странам) пишет пьесу о «французском самурае» Сирано. Пишет, а сам представляет себя то воином, рубящимся на мечах, то влюбленным, диктующим поэтические слова красавцу Кристиану. Те несколько сцен, что остались от пьесы Ростана, происходят исключительно в воображении очкастого, с перевязанной головой Кезо--Сирано. И действо вокруг него, где участвуют босоногие гейши и самураи (они называются курсантами из Гаскони), похоже на балет, положенный к тому же на музыку беспроигрышной вердиевской «Травиаты». Роль мечты Кезо--Сирано о француженке играет европейская Роксана, которую исполнила невероятно красивая Ирина Линдт из Театра на Таганке, блондинка со звучным голосом и гордым взглядом, производящая экзотическое впечатление своими яркими кимоно, специфической японской пластикой и странным звучанием стихотворной русской речи, перебивающей резкие выкрики японской прозы.

Сразу после представлений кабуки, смотревшихся как очаровательно стильный и трогательный китч, элегантный спектакль Судзуки, где есть тот же домик с раздвижными решетчатыми дверями и те же усыпанные цветами, нависающие ветви деревьев, семенящая походка женщин, выносящих низкие столики и многое другое, кажется похожим на пародию.

Особенно забавны неожиданно бытовые разговоры героя со скрюченной матерью, которой он рассказывает о замысле пьесы про французского самурая или сплетни друзей о том, что Кезо уехал в Токио и из расчета женился на француженке, да просчитался: родители ей не дали денег за то, что вышла замуж за японского урода. И правда, что ему, японок не хватает?

Судзуки, начинавший с «протестного» бедного театра, теперь создает весьма недешевое современное зрелище, с изумительным голубоватым светом, «теневым театром» за стенами японского домика и заполняющими сцену рядами как будто светящихся цветов. А самая красивая картинка – финал, когда печальный урод Кезо, только что умерев в роли французского самурая Сирано, встает из-за стола и медленно уходит со сцены, где не осталось выдуманных им героев. Он еще долго стоит спиной к зрителям с бамбуковым зонтиком под снегом белых лепестков, сыплющихся с неба. И звучит сладчайший вальс из «Травиаты».

«Сирано де Бержерак», МХАТ им. Горького, 1-3 июля 2003, 19.00.