Разделение славянских народов бывшего СССР на три разных государства в 1991 году даже сторонникам распада социалистической империи казалось отчасти недоразумением, временным и неизбежным, но все же несколько противным природе вещей. А уж противникам распада, патриотам Большой Родины, и вовсе противоестественным и преступным деянием.

Жизнь убедительно растоптала пламень этих всеславянских иллюзий. В молодых славянских суверенных странах меняются парламенты, премьеры и президенты. Меняются приоритеты внутренней и внешней политики, олигархи, общественные настроения, телеведущие.

Но остается неизменным одно — все 12 лет жизни порознь они не могут договориться между собой практически ни о чем. И с маниакальным упорством каждый раунд неудачных своих объединительных потуг начинают с разговоров о славянском братстве и генетическом родстве.

Собственно, сами эти родство и братство и есть тот неразменный фальшивый купон, с помощью которого лидеры трех стран (уже сменившиеся по разу) всякий раз пытаются надуть друг друга.

Обменять, то есть, его на что-нибудь — на энергоноситель какой, трубу, торговые послабления, сахар, трактора или какую другую традиционную славянскую пеньку.

И совершенно нет смысла вслушиваться в конкретику очередных братских словопрений, а лишь следить за основным сюжетом. Всякий раз один из лидеров везет с собой на переговоры фальшивый купон славянского родства с надеждой неослабной впендюрить его коллеге. Но, как только он его достанет, другой уж непременно тут же вставит про национальный интерес. Мол, купон ваш знаем, имели также в употреблении-с недавно. Зато в другой раз уж он сам явится на саммит, раззявив всеславянские объятья и улыбаясь неподдельной родственною простотой... И это верный знак, что нынче он с купоном и хочет выменять его на что-то вроде холодильников, вентилей там, керосина или общей таможенной зоны с возвратом НДС в свою казну в обход соседской. Ну и тогда, наоборот, его коллега, смущенно по-славянски улыбаясь, ввернет с запинкой и слегка коряво про «свой национальный интерес», «учет особенностей» и всякое такое.

В чем он — неувядающий, мистический секрет этого купона, который неокэшенный двенадцать лет один из них на каждой встрече с восторгом неподдельным, словно зайца из-под шляпы, торжественно пред всеми достает?

Секрет в том, что предъявление купона позволяет каждому выдавать свой основной товар за то, чем он не является, и называть вещи не своими именами.

Вот лидер Лукашенко девять лет твердил про объединение двух стран, а на самом деле извлекал доход из разницы таможенных режимов и транзитного во всех смыслах положения белорусской государственности. Российские же власти поддакивали ему по политическим мотивам, а также в прагматической надежде иметь контроль над транзитной инфраструктурой Белоруссии.

~ Сегодняшняя ситуация с валютным союзом продолжает эту общеславянскую традицию. Белорусские власти, говоря о единой валюте, имели в виду возможность покрывать свой дефицит российскими рублями. Российские — возможность валютной экспансии и в результате — интеграции, включения белорусской экономики в российскую. По замыслу российских властей миноритарное представительство белорусской стороны в едином центробанке не позволит ей реально влиять на принятие решений. (И слава Богу!) В то же время формальное участие белорусов в совете директоров банка позволяет называть конструкцию валютным союзом. Называть, подразумевая, конечно, в реальности — рублизацию. (О различии этих моделей — в комментарии «Газете.Ru» Ольги Буториной.) Белорусы достают из-под полы ответную подставу: Россия должна платить за хождение в Белоруссии рублей в рамках валютного союза.

На самом деле, если вдруг союз и состоится, вливания в белорусскую экономику со стороны России будут неизбежны. И с этой точки зрения требование белорусской стороны о компенсации вполне можно рассматривать всерьез. Однако в обмен необходимо требовать пусть и неформального, но фактического признания белорусской стороной, что речь идет не о союзе, а о рублизации. А сами компенсации следует рассматривать в таком случае не как дар за допуск рубля на белорусскую территорию, а как бюджетный инструмент, растянутый во времени механизм адаптации белорусской бюджетной политики к условиям и требованиям российской денежно-кредитной политики.