Недавно в Центральном доме журналистов прошел довольно своеобразный концерт. В нем принимали участие сразу три поколения цыган — потомки легендарной Раисы Жемчужной, причем исполняли они весь репертуар основательницы династии. Мероприятие ознаменовалось и презентацией CD певицы, составленного из записей, сохраненных в семье.

Публика ломилась. Те, кто попал, бешено аплодировали и бисировали. По-видимому, нам хронически не достает цыган. Не прилизанного и прикормленного номенклатурного режиссера, утвержденного Минкультом Николая Сличенко. И даже не Ляли Черной — мхатовской жены. Но цыган вольных, с хрипотцой, с кострами, с роковыми страстями, ну хоть таких, какими они предстают в сусально-этнографическом фильме Эмиля Лотяну «Табор уходит в небо».

Но, нам, простым русским зрителям, не очень жаль Светлану Тома, которую, как положено, в финале зарезал из ревности любовник. Все-таки больше нам жаль Будулая. Его создало воображение донского писателя Анатолия Калинина. Создало и воплотило вопреки русской традиции литературного изображения цыган, идущей от байроновско-пушкинского Чайльд Гарольда, он же Алеко. У Байрона-Пушкина одинок иноземный странник, в нашем варианте — романтический Алеко, цыгане же — коллективисты и живут табором. Они не говорят я , они говорят «оставь нас, гордый человек». У Калинина — наоборот: титульная русская нация живет колхозом, а Будулай странствует в мрачном одиночестве, как вечный жид. И если б не Клара Лучко — так ему и не было бы суждено найти место, где преклонить главу. Это удивительный пример своего рода травестии: у советского писателя, подручного Шолохова, именно цыган становится романтическим героем-одиночкой. А роль свободолюбивой цыганки Земфиры достается, напротив, русской бобылке не слишком юных лет. Конечно, здесь витает дух времени: цыгане в их эстрадно-экранном изводе оказались до предела романтизированы.

Это довольно странно, если учесть бытовую, так сказать, цыганскую репутацию у нашего населения. Отношение к цыганскому народу в нашей стране — как, впрочем, и ко многому другому, включая самих себя, — мерцающее. Для старшего поколения сельских жителей цыгане — конокрады и перекупщики краденого; для горожан цыганские женщины - уличные гадалки, вымогательницы и воровки, а их чумазые дети становятся попрошайками, едва их отлучили от груди, а нынче — так и вовсе маленькими бандитами: они стаями, как крысы, нападают на группы зазевавшихся иностранцев прямо посреди бела дня — на Калининском проспекте в Москве, на Невском в Питере — и грабят их подчистую...

Но, господа, нужен же дифференцированный, политкорректный подход: вы же знаете, к примеру, что, вопреки мировому имиджу, не все русские пьют до посинения, состоят в КГБ и числятся членами мафии. Есть академик Алферов, нобелевский лауреат, миллионы завязавших алкоголиков, есть олимпийские чемпионы, удачливые программисты, непьющая балерина Волочкова и даже отдельные лица, не успевшие присвоить за всю жизнь ни копейки. Таких мало, но есть. Так и у цыган. Они ведь и кузнецы, и строители, и отличные ветеринары, но главное — главное, они сладкоголосы.

А мы все Феди Протасовы и способны под их «Не вечерняя заря» выпить за ночь по ящику полусладкого шампанского на нос, не поперхнувшись.

Хотя надо бы пить сухое.

~Сами цыгане разделяют себя на четыре группы. Первые — таборные, и, если вы думаете, что это неактуальная группа, ошибаетесь. На даче в Поваровке, в сорока верстах от Москвы, в редком чахлом замусоренном лесочке я три года подряд наблюдал цыганский табор. Впрочем, напоминало это, скорее, туристический отряд: костры, палатки из полиэтилена, закопченные котелки, но — увы — ни кибиток, ни коней, ни даже гитар. Вторая группа — «грязные цыгане», так презрительно их называют сами соплеменники. Это как раз уличные приставалы, от более «чистых» групп они отличаются тем, что посылают добывать деньги на улицах своих женщин. Третьи — «русские» цыгане: это именно они населяют бессчетные «цыганские поселки», существующие на окраинах чуть не всякого большого русского города. Строгие правила, когда своих женщин эти цыгане держали в домах под запором, нынче несколько размылись, и именно цыганки торгуют через окно паленым алкоголем и героином. Но добывают товар, конечно же, мужья. Именно из этой среды выдвигаются знаменитые цыганские бароны, управляющие общинами. Для сравнения: у таборных цыган эту функцию исполняет мудрая старуха «бхуто» — вспомните старуху Изергиль… И наконец, элита цыганского мира — потомки еще дореволюционных «хоровых цыган», и преимущественно из этой среды вышли нынешние звезды цыганского шоу-бизнеса, поскольку в этом кругу принят династийный принцип и сам круг очень замкнут.

Конечно, даже эта несколько упрощенная этнографическая картина неведома российскому обывателю. Но на интуитивном уровне каждый отличает «грязную» уличную гадалку от певицы Паномаревой. Отсюда и двойной стандарт в отношении к цыганам. Один стандарт — по отношению к тем цыганам, каких мы видим на улицах и возле вокзалов повседневно: их боятся и ненавидят, особенно те, кому они хоть раз «погадали». И другой — по отношению, обобщенно говоря, к театру «Ромэн», причем московская богема любит с цыганами водить дружбу, и подчас на московских вернисажах и презентациях можно услышать Колю Голубенко и его прелестную жену Наташу Бизеву…

Это и понятно: слово «богема» и переводится именно как «цыгане».

Слава богу, советская власть не смогла цыган уничтожить, хотя боролась с ними и при Сталине — не хуже Гитлера, и при Хрущеве, который их насильственно паспортизировал и прописывал. И «таборных» цыган при Хрущеве почти уничтожили. Но цыгане выжили. И как к ним ни относись, согласитесь, они со свомими угольными глазами и волосами, со своими пестрыми одеждами и гортанным говором все ж таки добавляют живой краски в нашу серую, в общем-то, жизнь. А что до их приставаний, то вот мой вам совет: играйте на опережение и, едва уличная цыганка направляется к вам, бросайтесь к ней с криком: «Дай погадаю!» Уверяю, ее тут же как ветром сдует.