Президент Путин открыл в разговоре с нацией, что после выборов в России наконец появились предпосылки для возникновения «действенной многопартийной системы с мощным правым центром, с левым центром в виде, скажем, социал-демократической идеи и с их сторонниками и союзниками по обоим флангам слева и справа либо даже с маргинальными группами и партиями». Этим победным реляциям уже дважды (последний раз в среду, перед съездом партии) возразил московский мэр Лужков. Он встревожен: центр мощный, это да, но левое крыло ободрано, правого нет вообще, и «такая птица не летает».

Жили себе, значит, спокойно, строили Великую Россию, и тут — на тебе! — завели под Новый год политическую полемику.

На самом деле это в чистом виде отголоски конфликта нового, крепнущего государства со старой, с очевидностью вымирающей уже элитой. Амбициозная элита привыкла заниматься политикой и годами выстраивала механизмы собственной политической устойчивости. По праву считала себя влиятельной аристократией русской Византии. Государство же квалифицировало занятия политикой как покушение на интересы нации, наложило запрет на собственно политическую работу и предоставило части аристократии скромные вакансии в управленческом аппарате.

Дело ведь не только в том, что в новой Думе у Лужкова уже не будет фракции, через которую можно выбить себе третий срок или откупные за реформу энергетики. Представьте себе, что вы состоялись как публичная фигура. Как писатель, допустим, или артист. Свою популярность вы конвертировали в деньги и в высокий статус, а статус снова разменивали на заработок. И вдруг оказалось, что не только вам указывают, что писать, но и требуют каждый день быть в офисе с 9 до 18, писать объяснительные по прогулам, и к тому же вы сидите на фиксированной невысокой ставке.

Вот, к примеру, депутат Олег Морозов, в прошлом эмиссар Минтимера Шаймиева и лидер думских одномандатников, эталонный парламентский политик рубежа веков — умеренный лояльный консерватор, благообразный критик коммунистов и либералов, рупор думского большинства. Четыре года он шел вверх по партийной линии. И торжественно возглавит наконец подгруппу «Единой России», где единственной его обязанностью станет следить за тем, чтобы она голосовала как положено. Раньше этот депутат занимался политикой. Теперь вот будет ходить с портфелем на работу.

В конкурентном обществе вы сами делаете свою политическую карьеру. В бюрократической иерархии — ждете повышения по службе, успешно или безуспешно подсиживая товарищей. Ждете и подсиживаете, подсиживаете и ждете. Унылая перспектива. И весь предмет этой борьбы состоит в том, чтобы когда-нибудь перейти с технической на представительскую работу. Либо вы, грубо говоря, сами стенографируете вопросы к президенту, либо делаете вид, что управляете колл-центром. Это не только проигравшим правым президент послал сигнал, что их полезные кадровые возможности будут востребованы. Это вообще не сигнал, а адекватная дефиниция сложившегося порядка.

Сегодня государство переоформляет в трудовые контракты политические мандаты. В прямом и в переносном смысле.

~Противоречивое рассуждение Путина о неожиданно возникших демократических предпосылках на самом деле вписывается в эту логику. Поскольку означает только то, что по итогам выборов в парламент политика — сфера применения общественных интересов, до недавних пор отчасти автономная, то есть приватизированная, по новому словарю, в клановых и узкокорыстных целях, — переходит в разряд легальной деятельности, лицензируемой государственными инстанциями. В сущности, с политикой на этих выборах случилось то же самое, что государство планирует сделать с нефтью. И без пересмотра, заметьте, итогов или, там, возврата в прошлое.

На рынке политического труда, в котором государство видит еще одну отрасль народно-бюрократического хозяйства, оно теперь выступает работодателем, распорядителем и антимонопольным институтом. Рынок с небольшой на самом деле капитализацией, но исключительного общественного значения.