Очевидно, борьба с бедностью станет одним из важнейших мотивов будущего послания президента Федеральному собранию, которое откроет не только новый политический сезон, но и новое политическое четырехлетие. Между тем на прошлой неделе в Москве Всемирный банк обнародовал результаты исследования отдела борьбы с бедностью и экономической политики по Европе и Центральной Азии, наглядно демонстрирующие, к каким результатам приводит реализация наиболее распространенного способа такой борьбы в России — борьба при помощи бюджетных денег.

Неизвестно, насколько эти наблюдения экономистов будут учтены в президентском послании. Слишком наглядно они демонстрируют, как благородная и эффективная в краткосрочной перспективе борьба с последствиями экономических реформ в регионах ведет их прямой дорогой в яму будущей всеобщей бедности.

О том, что российская бюджетная система неплохо умеет воспроизводить занятость в нерыночных секторах экономики, эксперты говорят давно. Так, летом 2002 года главный экономист инвесткомпании «Тройка-Диалог» Евгений Гавриленков сделал весьма показательный комментарий к проекту бюджета на 2003 год, заявив, что именно рост расходов бюджета привел к сокращению темпов роста производительности труда, поскольку сокращающаяся занятость населения в промышленности с лихвой компенсируется растущим спросом на дешевый труд в секторе «нерыночных услуг», иными словами — в госаппарате и социальной сфере. О том же говорили в разное время и замминистра экономического развития Аркадий Дворкович, и Евсей Гурвич. Однако в опубликованном в прошлый четверг меморандуме об экономическом положении в РФ Всемирного банка картина воспроизводства бедности при помощи бюджетных денег показана хоть и в осторожных выражениях, но настолько отчетливо, что игнорировать ее можно, лишь заранее согласившись с конечным результатом — гарантированной бедностью значительной части населения страны на уровне чуть выше нынешнего, без взлетов, падений и шансов из нее когда-нибудь выбраться.

В первом приближении схема воспроизводства бедности выглядит так. Рост производительности труда в промышленности и дефицит средств в бюджетной сфере в 1990–1998 годах привели к резкому, более чем на 15%, сокращению рабочих мест в целом по экономике — и в бюджетной сфере, и в промышленности. Переток рабочей силы из депрессивной промышленности в более развитые промышленные сектора экономики и в бурно растущую сферу рыночных услуг проходил практически без материального вмешательства государства. Исключением является угольная промышленность: прекрасно помня, что забастовками шахтеров, по сути, и завершилось экономическое бытие Советского Союза, правительство России вложило большое количество средств в решение социальных проблем угольщиков.

С сектором нерыночных услуг ситуация была совершенно противоположной. Исходя из данных 1990 года, этот сектор по количеству занятых примерно соответствовал ситуации в развитых экономиках других государств. По прошествии более чем десятилетия доля «государевых людей» — от сотрудников санэпидемстанций до заместителей главы МВД — в России выросло, причем пик роста пришелся на 1999–2002 годы, то есть то самое время, когда из-за благоприятной конъюнктуры нефтяных цен государство активно пользовалось возможностью и увеличивать трансферты беднейшим регионам, и поднимать зарплаты «бюджетникам». Разумеется, все понимают, что чистым увеличением зарплат делу не поможешь, поэтому в ход идет и создание новых рабочих мест в секторе нерыночных услуг, и субсидирование существующих в этой сфере организаций низкими ценами и субсидиями на тепло- и энергообеспечение. Причины такого явления даже не в абстрактной любви властей к государственным институтам. «Бедные регионы создают занятость в секторе нерыночных услуг взамен слабой системы социального обеспечения,» — утверждается в меморандуме Всемирного банка.

Иными словами, разрушившаяся система бесплатного образования, здравоохранения, отмена дотаций на транспорт, снизившиеся социальные расходы накладывают ограничения на количество временно безработных в регионах. И их число местные власти сокращают всеми доступными способами — вплоть до организации современного аналога «общественных работ».

На практике происходящее выглядит вовсе не как увеличение числа чиновников (хотя и это происходит, соотношение представителей административно-управляющего аппарата к населению в России по-прежнему ниже, чем в развитых экономиках). На деньги, получаемые в виде налогов и сборов, а также трансфертов из федерального бюджета, регионы всего лишь увеличивают количество персонала в больницах, социальных службах, государственных учреждениях. Да, высокой зарплаты безработному такие работодатели предоставить не могут. Зато есть гарантированные 2–4 тысячи рублей в месяц, что обеспечивает уровень физического выживания. Таким образом, бедных становится меньше, средний уровень начисленной заработной платы в стране уже в этом году превысил 6 тыс. руб., безработица стабильна, голодных бунтов не наблюдается.

Ничего плохого в подобной борьбе, на первый взгляд, нет. Однако вот выводы рабочей группы, готовившей меморандум: «сохранение текущих тенденций приведёт к тому, что около 40% рабочей силы будет занято в секторе нерыночных услуг, поддерживаемых государством. Очевидно, что это нежелательный и неустойчивый результат, по крайней мере, с макроэкономической точки зрения».

40% «социальной» доли в общем числе работающих в условиях рыночной экономики не достигала ни одна страна мира, в том числе и СССР. И прогнозировать результаты такого эксперимента можно лишь теоретически. Можно представить, что страна в этом сценарии разделяется на две части: регионы с рыночной экономикой будут заняты спасением от голода и холода регионов с чисто социалистическим укладом хозяйства. Что удержит в этой ситуации федерацию от развала, непонятно: ситуация будет достаточно близка к 1989 году.

Можно сделать и более резкий вывод. Уровень конкуренции за дешевую рабочую силу в России уже в настоящий момент чуть ли не выше, чем за высококвалифицированную: возможность не слишком тяжело работать и довольно мало получать востребованна.

Во многом она является одной из важнейших составляющих нынешней социальной стабильности и политических побед Владимира Путина и «Единой России» на электоральном фронте.

Многие аналитики замечают, что именно сотрудники новосозданных «нерыночных» структур являются главным союзником региональных властей на выборах и их основным электоратом. Исследование Всемирного банка, кстати, показывает, что явление, о котором идет речь, характерно прежде всего для национальных республик в составе РФ, то есть Поволжья и Кавказа. Выбирая между безработицей и бедностью, люди предпочитают второе, и в этом их трудно винить.

В качестве альтернативы Всемирный банк предлагает рецепты, крайне неприятные для действующей власти, а зачастую и просто противоречащие всему, что делалось в России в последние 10 лет и тому, что считается магистральной линией реформ.

~ Так, например, помимо традиционных и неизменных рекомендаций по проведению структурных реформ в экономике, эксперты банка считают необходимым вместо поддержания и увеличения «нерыночных» рабочих мест в депрессивных регионах существенно увеличивать объем денег, выделяемых на образование и здравоохранение. Явления, считающиеся «негативным эталоном» в российской социальной политике, — трудовая миграция, появление гастрарбайтеров из глубинки в крупных городах, сокращение сельского населения, сокращение расходов на дотации по теплу и электроэнергии в отдаленных субъектах РФ — в логике Всемирного банка в любом случае лучше, чем сложившаяся система тиражирования бедности. Программам развития депрессивных регионов предлагается альтернатива в виде субсидирования переезда населения из них в более развитые. «Россия стала промышленной, урбанизированной страной без влияния рыночных стимулов. Это повышает вероятность грядущего массового переселения населения… люди, меняющие место жительства в поисках работы, способствуют увеличению экономического потенциала России», — говорится в меморандуме. Все это прямо противоречит традиционным опасениям «неконтролируемой миграции» (эксперты как раз говорят, что указывать людям, куда им ехать в поисках лучшей жизни, — не только нехорошо, но и неэффективно), требованиям «социального государства», постоянным заботам правительства о том, чтобы в домах самых отдаленных городов страны было так же тепло, как в Сочи летом.

Есть ощущение, что именно увеличение бюджетных расходов станет главным средством борьбы с бедностью в России: по крайней мере, патетика советника президента по экономическим вопросам Андрея Илларионова, который год говорящего о необходимости сокращения непроцентных расходов государства, воспринимается как либеральная блажь.

На деле происходящее — борьба не с бедностью, а с нищетой: именно нищету в России пытаются победить, обменяв ее на грядущую бедность. Разумеется, борьба с нищетой, отсутствием у людей средств к физическому выживанию — благородная цель. Соблазн немедленно покончить с «язвой крайней бедности», особенно при наличии «нефтяных» денег в бюджете, очень велик, в особенности — политический соблазн. От такой политики сейчас не пострадают даже жители регионов с высокими доходами — уровень налоговых изъятий в них останется на прежнем уровне. Политик, реализовавший такую программу, останется в памяти нынешних обитателей Майкопа и Уфы, Пензы и Кирова, образцовым государственным деятелем. До тех пор, пока и они не поймут, чем именно им пришлось заплатить за ликвидацию нищеты.

Автор — обозреватель ИД «Коммерсантъ», специально для «Газета-Комментарии»