В предвкушении очередной премьеры сотрем случайные черты с известных фигурантов

«Газета-Комментарии» публикует фрагменты из книги Юрия Богомолова «Игра в людей».

Общее соображение.

Всякий раз перед выборами ставится вопрос ребром: кто мы — быдло или напротив?

В 2004 году Хакамада говорила: если вы «напротив», придите и отдайте голос мне.
Владимир Рыжков декларировал: если вы истинные демократы, не ходите к урнам, останьтесь дома.

Наша демократическая элита, как попрыгунья-стрекоза, лето целое пропоет, пропляшет, а как зима покатит в глаза, принимается обличать и требовать долива пива после отстоя пены. Или, как бывший член Государственной думы Киса Воробьянинов, просит подаяния. Нетрудно заметить, что всякий раз у нас президентская гонка напоминает если не басенный, так литературно-сценический сюжет.

В 1996 году выборы проходили почти по сценарию «Карьеры Артуро Уи». Финал был не тот, что в пьесе. Старый президент Генсборо все-таки выбрался из глубокой ямы. Все-таки Уи тогда не прошел в президенты.

Сюжет выборов 2000 года напомнил комедию «Горе от ума». Появление Путина на политической авансцене вызвало тогда недоумение у передовой общественности. Сразу встал вопрос: кто такой? Ответ на него имел понятный психологический подтекст: он такой, как все, — не самый высокий, не самый красноречивый. Не ярко выраженный блондин и уж точно не брюнет. И никакой нет у него харизмы. И политическая биография у него совсем коротенькая. И чего в нем нашла публика?

Каждый претендент на руку избирающей публики тогда чувствовал себя обойденным Чацким, остроумным, свободолюбивым, непринужденным, с большим политическим опытом. Особенно Явлинский.

А она, Софья (в просторечии — электорат), тогда предпочла Молчалина, который на поверку не так уж и прост.

В знаменитой товстоноговской постановке, памятной для моего поколения, акценты были несколько смещены. Самой яркой актерской удачей был Юрский в роли Чацкого — непринужденный, обаятельный, эксцентричный. Но истинным откровением того режиссерского прочтения все-таки стал Молчалин в исполнении Кирилла Лаврова. Его Молчалин был по контрасту скованный, принужденный, затаившийся — разночинец, шагнувший из тени в свет. Но при всем том его герой не смотрелся ничтожеством. Была в нем какая-то странность, загадочность и сила. Снаружи действительно Молчалин, а внутри — чуть ли не Базаров.

Молчалин и Чацкий — неразлучная пара в русской литературе. И, возможно, в русской жизни. У Салтыкова они подружились. А у Островского — одно лицо. И имя ему Егор Дмитриевич Глумов. Повадки и приемчики у него, как у Молчалина, а резвость ума от Чацкого.

То была середина ХIХ века. Тогда чиновничество набирало силу (читайте Гоголя). Не было зверя страшнее крупного бюрократа (смотрите Сухово-Кобылина). Чацкие обезличились к тому времени, Молчалины обрели сановитость.

А уж в начале ХХ века, когда ветер демократических свобод и буржуазных начинаний впервые задул на просторах России, собирательным ее образом стал не чеховский «Вишневый сад»; им явилась ко всеобщему удивлению городская ночлежка из горьковской пьесы «На дне». Как странно она аукнулась в политической жизни России уже ХХI века. Я имею в виду президентские выборы в 2004 году.

Такое впечатление, что собралась компания бомжей из прошлого и решила поучаствовать в избирательной кампании.

Когда в эфире показывались теледебаты, то сходство становилось разительным. Собрались политические аутсайдеры с разным житейским опытом, с непохожими судьбами, с несходными менталитетами и мировоззрениями и плачутся на жизнь, и клянут тех, кто предал, захватил, обманул, украл, узурпировал. И поминают лучшие времена, всякий — свои.
То выглянет из кого-нибудь брезгливый Барон, гнушающийся босяцким (в политическом смысле) обществом (например, из той же Хакамады), а то буйный Васька Пепел — из Малышкина или Лука, на которого отчасти смахивал бомжуюший странник Иван Рыбкин, отчасти — бесхребетный Сергей Миронов. Как, впрочем, и крестьянин с погонами офицера спецслужбы Николай Харитонов, и социалист-патриот с докторской степенью — Сергей Глазьев. Вот такая образовалась политическая ночлежка в пределах Садового кольца в 2004 году.

Какую пьесу разыграют те же артисты с новобранцами в 2008 году? А пока в предвкушении очередной премьеры сотрем случайные черты с известных фигурантов.

Господин честный человек.

Явлинский, один из ветеранов публичной политики, всегда был живым укором остальным российским госмужам. Почти как доктор Львов — прочим героям чеховской пьесы «Иванов».

Благодаря телевидению все могли наблюдать две основополагающие черты имиджа Явлинского в натуральную величину: человеческая порядочность и гражданская принципиальность.

Что несколько тормозило в чувстве признательности, так это их демонстративность. Надолго запомнился мастер-класс обоих его органичных свойств, преподанный им в передаче «Герой без галстука» — была такая в 90-х годах прошлого тысячелетия.

Гостей (съемочную группу программы во главе с Ириной Зайцевой) лидер фракции «Яблоко» принял не у себя на госдаче, а на даче своего гостя — оператора, что снимал сей сюжет.

Объяснений такому гостеприимству на чужой счет никто не требовал, но они были даны и выглядели странными. Григорий Алексеевич так занят, что выбраться к себе за город совершенно не имеет времени, поэтому пришлось ему ехать за город к незнакомому человеку. Но как только он добрался до места, сразу же выяснились и преимущества этого пикника. Дело в том, что все «безгалстучные госмужи», по обыкновению, позируют на зависть электорату в казенных апартаментах или загородных хоромах, а Явлинский предстал на фоне дощатой лачуги, у костра, для которого самолично напилил дров и на котором опять же собственноручно изжарил шашлык.

В рамках предвыборной президентской кампании такое опрощение политика, слывущего чересчур умным и интеллигентным для российского политического истеблишмента, выглядит весьма предусмотрительным. Прежде Григорий Алексеевич менял одну прическу и думал, что стал своим для толпы.

На пленэре он дал понять, что ему и не надо снисходить до народа, он сам плоть от плоти народа. По ходу передачи мы узнали некоторые анкетные данные. Во-первых, он из семьи милиционера. Во-вторых, после школы подрабатывал грузчиком на хлебозаводе, работал нормировщиком на шахте, слесарем на стекольном заводе. В юности увлекался боксом — из 44 боев проиграл только 2.

Из неформальной анкеты:
В детстве мечтал стать гаишником; помнит подарок отца — жезл регулировщика. С шестого класса стал думать о карьере экономиста. Дом построить не может, а починить смог бы. За девочками начал ухаживать в детском саду. Одну из них он помнит до сих пор.

— Супруга — ваш друг? — поинтересовалась собеседница Явлинского.
— У меня с ней просто нормальные отношения.
Любит друзей. А застолье — не очень.
— А что вы больше всего любите? — настырничает собеседница.
— Я ничего не люблю больше всего.

Хороший коньяк отличает от плохого. Как, впрочем, и водку. Себя считает не счастливым, а «очень счастливым человеком». Цель жизни: «Я хочу своей стране сделать такую экономическую реформу, с которой бы стало видно улучшение жизни, и чтобы начался экономический рост, говоря профессиональным языком».

Все в этом скромном герое без галстука было прекрасно: и курточка, и лицо, и мысли, и принципы. Одно настораживало... Ясно просвечивавшая в позах, в интонациях склонность его к любованию собственной порядочностью и нравственностью.

Эта склонность как раз более всего и сближает экономиста Явлинского с его литературным прототипом доктором Львовым.

Они оба в глаза подлецу скажут, что тот «подлец». Олигарху — что «олигарх». Оба скоры на разоблачения. Не могут без внутреннего возмущения наблюдать за дурными и двусмысленными поступками господ Иванова, Чубайса, Гайдара, Ельцина, Черномырдина и Зюганова. Не устают их обличать на всех углах. И при этом через каждые два слова говорят о своей нравственности, честности...

Когда Львов разоблачил своего оппонента в глазах любимой женщины, раздосадованная Сара отрезала: «Послушайте, господин честный человек! Нелюбезно провожать даму и всю дорогу говорить с нею только о своей честности! Может быть, это и честно, но, по меньшей мере, скучно. Никогда с женщинами не говорите о своих добродетелях, пусть они сами поймут».

Другая влюбленная в Иванова женщина и вовсе заклеймила доктора Львова: «Ходячая честность. Воды не попросит, папиросы не закурит без того, чтобы не показать своей необыкновенной честности. Ходит или говорит, а у самого на лбу написано: я честный человек!»

Нечто подобное на лбу написано и у Явлинского. Там, правда, одно время еще проступало: «Я буду самым мудрым президентом».

Часть общественности этому верила всегда. От ее имени Ирина Зайцева, ведущая программы «Герой без галстука», по ходу ее довела до сведения кандидата мнение наиболее нравственной интеллигенции: «Если Явлинский станет президентом, это будет незаслуженным подарком для страны».

— Заслуженным подарком, - польстил стране господин Скромный человек.

…Вещает ли он с парламентской трибуны или общается с очередным телеведущим, у него всегда одна интонация — учителя средней школы. Назидательная и с ироническим укором — если что плохое случилось, то я же предупреждал, я вам говорил, а вы не слушались.

«Не слушались» обращено в равной мере и к политическим оппонентам, и к всероссийскому электорату.

По отношению к оппонентам он беспощадно язвителен, а к сирым и малым мира сего покровительственно-снисходителен: раз вы так сделали (например, за Ельцина проголосовали, за Путина голосуете), то вот, что получилось. А чего иного можно было ожидать?

Явлинский — немеркнущая звезда на отечественном теленебосклоне.

Один из секретов его долголетия в том, что он все эти годы удачно избегал всякой практической работы и самой маленькой ответственности (а самая большая ему не давалась).

Но он не Жириновский. Ему мало света юпитеров, ему подай овации. Он все никак не может взять в голову, почему его до сих пор не призвали на царство.

С годами на его умудренном лице отпечаталась досада. Не на своих соперников — Геннадия Андреевича или Бориса Николаевича, или Владимир Владимировича (с ними все ясно), а собственно на электорат. Сколько можно быть образцом порядочности, чемпионом нравственности, рекордсменом честности... Все же видят, что он самый умный и достойный, а как дело доходит до волеизъявления, то выше 8% не выходит.

После двукратной победы Путина на президентских выборах реноме Явлинского пострадало и в демократических кругах. Ему теперь предстоит серьезная борьба за неформальное лидерство в стане демократической оппозиции. Захочет ли на сей раз столь нервная дама выйти замуж за доктора Львова? Хотя не исключено, что господин Честный человек пожелает в недалеком будущем сыграть другую, особенную роль.

Над Россией давно уже витает тень образа Дэн Сяопина — нештатного Правителя, мудрейшего из мудрейших.

Кто-то полагает, что этот «образ» окажется в пору нынешнему президенту после 2008 года. Но у него есть соперник — Григорий Алексеевич Явлинский.

Теле-Зюганов.

Этот много проще. Он не чеховский персонаж, скорее салтыковский, разумеется, с поправкой на современность.

У него внутри несомненно органчик, но уже компьютеризированный, с иным объемом памяти, с несколько иным словарем, с процессором второго поколения.

Этого совершенно никогда не понимали часто беседовавшие с ним телеведущие — будь то академичный Владимир Познер или задиристый Владимир Соловьев.

Они с ним, как с человеком, а он — машина. Конечно, далеко не Deep Blue, но все-таки. Он не может отвечать на конкретно поставленные вопросы. Не потому что не хочет — просто так устроен у него речевой аппарат. Он может говорить только на запрограммированные темы. Их несколько: развал страны, обнищание народа, изнасилованная Дума, советское светлое прошлое, национальное возрождение. На его внутреннем телесуфлере в нужный момент высвечиваются нужные абзацы, и он не остановится, пока не дочитает текст до конца. Робкие попытки ведущего встрять, чтобы напомнить собеседнику о сути заданного вопроса, тут же пресекаются: «Меня поддерживают 40 миллионов, дайте договорить».

Обрывать нельзя, машинка дает сбой, и Юпитер начинает сердиться. Если его Николай Сванидзе спросит, сколько будет 2х2, он скажет, что все разворовано, разграблено, что могучий потенциал, созданный отцами и дедами, уничтожен, народ унижен...
— Геннадий Андреевич, а что же будет, если умножить два на два?
— Образование, наука находятся в таком положении, что учителя вышли на улицу.
И т.д. И т.п.

Его ораторская стилистика — это стилистика отчетного доклада, искусство которого цвело в социалистическую эпоху. Просто Зюганов наполнил его другим содержанием.

Тогда было принято говорить об успехах за отчетный период и о росте валового продукта в подведомственном хозяйстве. Зюганов налил в старые мехи прокисшее вино.

Потому его речи и стали отдавать тухлятиной, а маска защитника народных интересов скукожилась.

Еще пару избирательных циклов назад он считался серьезным конкурентом в борьбе за трон, а нынче его, похоже, никто всерьез и не воспринимает. Отчасти потому, что надоел его телеобраз. Как заезженная пластинка.

продолжение будет опубликовано в следующую пятницу