Цивилизация
Сейчас уже с трудом вспоминаются времена, когда массовая культура в стране во многом производилась руками самих же народных масс. Безвестные умельцы клепали любовные открыточки – черно-белые фотографии, подкрашенные анилиновыми красками; на базарах торговали клеенчатыми коврами с лебедями и красавицами (вроде тех, что фигурируют в фильме «Операция Ы»); глухонемые в поездах предлагали пассажирам самодеятельное порно. Подобная продукция, конечно, существовала на задворках советского «большого стиля», однако образовывала с ним причудливый симбиоз. За художественное исследование этого феномена и взялся Аркадий Петров в самом конце 1970-х. Надо заметить, исследование оказалось довольно пристрастным. Автор родился и вырос в шахтерском поселке на Донбассе, так что помянутая субкультура была для него понятной и близкой.
Экзерсисы по поводу китча официальными советскими инстанциями воспринимались в штыки (например, автор любит рассказывать, как перед открытием персональной выставки в 1984 году цензоры потребовали дорисовать трусы обнаженным красоткам), но вскоре грянула перестройка, и Аркадий Петров очутился на гребне успеха. Его опусы были причислены к модному в ту пору соц-арту – и художник такой классификации особо не противился, хотя многие замечали, что ему все-таки чужд откровенный стеб и что в этих картинах любви как минимум не меньше, чем иронии. А в 90-х у Петрова начались довольно причудливые живописные эксперименты (персонажами в этих полотнах выступали некие человекомонстры, весьма отдаленно напоминавшие прежних героев), в результате чего он растерял изрядное число поклонников. Возврат к излюбленному китчу произошел не сразу, но все-таки произошел. На нынешней выставке в разделе «Новые работы» можно увидеть произведения, где снова фигурируют и лебеди с фонтанами, и обнаженные красотки, и советские символы вроде серпа и молота. Правда, без мутаций не обошлось: из полотен улетучилась сентиментальная составляющая, они стали жестче и концептуальнее.
Куратор выставки Сергей Попов именует ее как раз «концептуальной ретроспективой», подразумевая, что творчество Аркадия Петрова вовсе не столь эклектично, как некоторым представляется. В залах устроены структурные разделы, объединяющие произведения разных лет не по манере, а по темам. Заголовки вроде «Красавиц», «Привета из Донбасса», «Доски почета» должны наводить на мысль, что никакие эволюционные изменения не уводили автора от его магистральных путей. Поначалу зрелище так и воспринимается, но при более внимательном рассмотрении все же становятся заметны следы метаний.
Взять хотя бы цикл «Библейские стихи», где тексты из Евангелия изложены на языке глухонемых. Здесь ощущается попытка радикального отхода от прежних сюжетов, но попытка не слишком твердая, не приведшая к новому этапу. Или еще вспомнить цикл «Десять пачек», где совершенно в духе поп-арта воспроизведен дизайн упаковок для папирос и сигарет «Прима», «Казбек», «Север», «Беломорканал». Возникает подозрение, что художник вступил на чуждую ему «территорию» только потому, что окончательно замучился с прежним репертуаром. Но в итоге выясняется, что никуда ему от своих сюжетов и персонажей не деться. Может быть, оттого, что автору они роднее и привычнее чего-либо другого. Возьмется он за какой-то очередной эксперимент, а прежние герои встанут тихонько за спиной и будут жалобно так смотреть на забросившего их создателя. Тот помается-помается да и махнет рукой: «Ладно, куда уж без вас!» И в этой обреченности есть нечто симпатичное, даже трогательное. В конце концов, далеко не всякому художнику досаждают им же самим сочиненные образы. Это говорит об их жизнеспособности. Переработка китча для Аркадия Петрова оказалась не временным ходом, а судьбой. Из-за нее приходится жертвовать прочими замыслами и намерениями, которые выглядят более актуальными. И еще вопрос, надо ли об этом сожалеть.
