Цивилизация
В Театре на Таганке состоялась премьера спектакля Дмитрия Волкострелова «1968. Новый мир», предпоследнего мероприятия Группы юбилейного года. Название постановке дал главный «толстый журнал» 60-х: знаменитая редакция Твардовского публиковала то, что когда-то было немыслимо в советской печати — Солженицына и Пастернака, Юрия Трифонова и Бориса Можаева. Дмитрий Волкострелов рассказал «Газете.Ru» о том, почему он обратил внимание на это время, как готовил постановку и как оценивает работу Группы юбилейного года.
— После спектакля обсуждение затянулось ещё на час. Ты и раньше предоставлял слово зрителям, но я не помню случая, чтобы каждый хотел так подробно высказаться...
— Это был первый показ и первое обсуждение – я ещё не успел этого объяснить, проанализировать, почему так происходит. Предстоит подумать. Пока я точно могу сказать, что шестидесятые – важное время для всех, и для молодых людей тоже.
— А для тебя это личная история? Вот это всё – советское инакомыслие, самиздат, громкие судебные процессы?
— Не помню, чтобы у нас дома когда-нибудь был «Новый мир», но... Да, история личная. 68-го года я помнить не могу, но прекрасно помню 91-й. Был конец августа, что будет со страной – неясно, а мне надо было идти в школу, в четвёртый класс, по-моему... Отец слушал радио «Свобода». Или «Голос Америки». И говорил: скоро сентябрь, ты пойдёшь в школу, и лучше об этих событиях ни с кем не говори. Вот эта ситуация – когда лучше не говорить – я её помню, и меня она не устраивает. Я хочу говорить.
— В этой картине эпохи нет иерархии. Политика, публицистика – то, ради чего мы, казалось бы, пришли на спектакль, – возникают не сразу. Сначала есть только действие и шумы: как печатает машинка, как режут салат... Потом вы цитируете документальные вставки из фильма «Любить» — случайные люди 60-х годов говорят о любви. И только потом появляются отрывки из журнала.
— Мы с актёрами договорились о постепенном вхождении во время. У нас очень простая структура: сначала возникают действия, потом — голоса. Очень интересная история с фильмом «Любить», вот эти документальные вставки, когда людей на улице спрашивают: что для вас любовь? Потрясающая тоже вещь – я вижу и слышу, что люди отвечают шаблонно. На тридцать интервью только два-три человека, которые мыслят нестандартно. «Любовь – это чувство, достойное советского человека». Звучит страшно.
— «Новый мир» читается и как название журнала, и как характеристика эпохи. И что же нового было в мире, где оказались люди в 68-м?
— Дело не только в том, что, когда в Прагу вошли советские войска, биполярный мир оформился окончательно. Просто в это время вступает во взрослую жизнь первое послевоенное поколение. И потом именно в 68-м резко возрастает степень информированности людей. В Америке начались первые прямые телевизионные трансляции. Благодаря технологиям мир ощущается как одна большая деревня.
— Это и время окончания «оттепели», когда советские люди тоже получали больший доступ к информации – в спектакле это есть, материалы «Нового мира» касаются не только социалистических стран. О Западе тоже пишут, и немало – и не только в общепринятом тоне.
— Ну тексты даже в «Новом мире» были разные. Авторы по-разному видели общественные процессы, которые происходили в Европе, в Америке в это время. Меня поразила одна статья, невероятно высокомерная по отношению к Европе. Это очерк журналиста, который побывал в Австрии. 99% его соотечественников никогда в жизни туда не поедут, а тон у него такой: мол, и хорошо, что не поедете. Меня потрясла эта уничижительная интонация. «Худые, недоразвитые девушки», – это он про австрийскую молодёжь, например.
— Была ли у тебя как у режиссёра новая формальная задача в этой работе?
— Это мой первый спектакль на большой сцене – действительно на большой. Первый спектакль, где изначально не было литературной основы, текста. Только идея – 68-й год. Потом начал собираться материал. Всё было очень непросто.
— Актёры Театра на Таганке тоже собирали материал?
— У нас была вылазка в библиотеку, они подержали в руках «Новый мир», понюхали, полистали... Но материал я собирал сам и монтировал тоже сам.
— Было сложно объяснить, что ты им предлагаешь? Всё-таки в твоём театре роль исполнителя довольно необычна для российского артиста.
— Мы ещё на берегу договорились: будет много непонятного. Не только для вас, но и для меня. Будут моменты, когда мы не будем знать, что нам делать. И это нормально.
— Обычно ты избегаешь прямой театральности, тех же исторических костюмов... Но здесь неожиданно возникает некое подражание эпохе.
— Это всё по выкройкам из журналов. Лёша Лобанов, художник по костюмам, пошёл в библиотеку, нашёл журналы мод за 68-й, изучил, подобрал. Так что это не театральные костюмы, хотя пошиты они сегодня. Это тоже своего рода документальный материал.
— Ваш юбилейный проект почти закончился – ты можешь сделать какие-то предварительные выводы?
— Скажу примитивно: работать лучше, чем не работать. Надо ещё отрефлексировать этот спектакль, и потом, осталась одна премьера (спектакль-экскурсия «Радио Таганка», который будет показан 7 июня. — «Газета»). Пока я работал над «Новым миром», пришло понимание, почему Таганка была Таганкой. Шестидесятые – прямая привязка к этому театру. Он вырос из этого времени. Вроде очевидный факт, но, когда ты погружаешься в эту среду, ты это кожей чувствуешь.
