Цивилизация
Выставка Kulturprozent выглядит как поучительная притча об отношениях современного искусства и денег. Тринадцать швейцарских авторов разного возраста и пошиба (от давно сложившегося классика Романа Зигнера до Памелы Розенкранц, которая будет представлять Швейцарию на Венецианской биеннале в будущем году) привозит на фестиваль коллекций в ГЦСИ компания «Мигрос» — владелец крупнейшей сети супермаркетов.
Ее основатель Готтлиб Дуттвайлер начал собирать искусство еще в 1950-х,
а в 1996 году превратил корпоративную коллекцию в полнокровный музей с собственным выставочным залом в Цюрихе и командой кураторов.
Сегодня в этой коллекции встречаются работы и итальянского провокатора Маурицио Каттелана, и мексиканки Терезы Марголис, исследующей морги. Всего около 1400 произведений.
Каждый год компания выделяет «культурный процент» от доходов, на который и живет музей.
То есть в процессах купли-продажи искусства косвенно участвует каждый клиент супермаркета.
Своеобразным визуальным манифестом экспозиции становится потолок, завешанный однодолларовыми бумажками. Джанни Мотти таким образом визуализировал материальную ценность искусства. Его ироничная инсталляция «Moneybox» создавалась в разгар экономического кризиса в 2009 году:
весь бюджет, выделенный на выставку, Мотти перевел в однодолларовые бумажки, а после — вернул сумму владельцу.
Произведение, пущенное в оборот, теперь дорожает и дешевеет в зависимости от курса доллара.
Ядро экспозиции составили швейцарские авторы, которых здесь представляют как пришельцев с родины дадаизма. Выставочный зал действительно напоминает музей забытых вещей, которые сами по себе не несут никакого смысла. Знаменитая «Стремянка» скульптора Урса Фишера и подрисованная на стене тень от нее, брошенные в углу и залитые синим силиконом кроссовки Памелы Розенкранц; эти реди-мейды — прямые наследники писсуара Марселя Дюшана, который тот представил на выставке как экспонат-фонтан. Вместе они образуют своего рода книгу, в которой отдельно взятые слова важнее сюжета:
объекты не вступают в отношения друг с другом, они говорят со зрителем как самостоятельные персонажи.
При этом Kulturprozent держится на игре в осмысление реальности и истории искусства, в процессе которой некоторые откровенно передергивают карту. Отсюда и умышленная бедность словаря: Коста Вече снимает на любительскую камеру мамину квартиру, крупным планом демонстрируя стиральный порошок, рулоны туалетной бумаги, лак для волос — знаки бытового культа.
Джордж Буш-младший на видео Кристофа Бюхеля важничает, рассказывая про письменный стол Рузвельта и бюсты Эйзенхауэра в своем кабинете, как гид в глубоко провинциальном краеведческом музее.
Художники здесь не сочиняют новый язык повествования, а сопротивляются натужному нагромождению значений. Гигантский крест Валентина Каррона — «Rance Club IV», какой в позапрошлом веке ставили на перекрестках в швейцарских городах, не просто непригоден к употреблению сегодня. Он — бутафория, деревянная подделка, замаскированная под каменную глыбу. Бессодержательность и обессмысливание — главные признаки этой инсталляции.
Точно такой же ловушкой выступает и лозунг «Made in Swiss». Националистическим духом на выставке, к счастью, не пахнет. Скорее речь идет о несовпадении заявки и содержания — все представленные здесь художники существуют в общеевропейском контексте.
Зритель на выставке оказывается в позиции героя видео Стефана Бургера — хамелеона, который бессмысленно вращает глазами в белой коробке, иммитирующей выставочное пространство с абстрактными картинами на стенах. Об отношениях автора и потребителя искусства говорит и концептуалист Уго Рондиноне. Его сонные клоуны, которых транслируют семь расставленных на полу телевизоров, апатично валяются, почти не шевелясь.
Все это — под раздающийся из динамиков мерзкий хохот гогочущей публики, требующей от художника фокусов, зрелищ, смыслов.
Институция, которой не нужно оборачиваться на очередные свежесочиненные основы культурной политики, всегда может позволить больше, чем государственный музей. Однако «Мигрос» в российском контексте смотрится — и еще долго будет смотреться — странно. Возможно, потому что связь между частным капиталом и искусством здесь до сих пор не вполне осознается, а идея персональной — или даже общественной — ответственности за произведения представляется экономической утопией.
